Но для биографии Джусти его «Воспоминания о Пизе» имеют еще и другой довольно существенный интерес…

Как печальна должна была быть его молодость и как пусто прошли годы его молодости, если воспоминания студенчества вдохновляют его на какой-то робкий, недозрелый дифирамб или апологию ребяческому разгулу.

Этот вопрос невольно задаешь себе, и на него ответ нерадостный.

В оригинале стихотворение это закупает в свою пользу необыкновенной жизненностью, какой-то неуловимой художественностью формы и меткостью некоторых выражений, вошедших в пословицу, как у нас было из «Горя от ума». Эти достоинства, составляющие редкий отпечаток самого характера поэта, как-то обманывают на счет содержания. И хотя в стихотворении есть современная глубокая мысль, но ее-то мало и замечают.

Мысль эта едва ли принадлежит тому возрасту, о котором Джусти здесь воспоминает, – скорее тому, когда он воспоминает.

Студенчество его было действительно таково, каким он его рисует. Он точно любил пополнять профессорские лекции» столкновением с жизнью. Но едва ли он думал тогда о том, что подобное пополнение необходимо, что из аудитории выйдешь с титулом Chiarissimo, но не человеком. А стать человеком, кажется, было во всякое время его стремлением, но едва ли сознанным им самим.

Как недоношено еще в нем это сознание, когда он тридцатилетним мужем пишет свои «Воспоминания».

Наконец, если бы во время студенчества в нем уже было оно сознательно, он бы искал и наверное нашел бы столкновения более серьезные, чем те, которые прошли мимо, не вызвав в его поэтической душе, откликавшейся на всё, ни одного глубокого ощущения.

Его долго мучило то апатическое бездействие, в котором он прожил много лет. Он искал какого-нибудь дела чисто практического, не доверяя сам своему таланту, готовый отречься от сумасбродства, которое он прославляет в своих «Воспоминаниях». Он пробовал адвокатские занятия; занимался философией. Он даже хотел заниматься всяким делом именно так, как те педанты, над которыми он смеялся сперва несколько раздражительно, не без злобы, потом до крайности остро и метко.

Все эти попытки его увенчались, конечно, ничем к великой его чести. Но постоянные неудачи, всюду встречаемый обман, развив в нем рано некоторую холодность ко всему, скептическую апатию, о которой поговорим потом, потому что она гораздо позже развилась в нем до более замечательных размеров. Но уже в 1833 г., когда он писал свои «Предположения переменить образ жизни», многие фразы его для него лично казались вовсе не такой иронией, за какую они были приняты.