Наиболее откровенным в процессе этой показательной кампании было выступление Николая Смелякова, замминистра Министерства внешней торговли, возглавлявшего в прошлом Амторг (советскую торговую компанию в Америке) и побывавшего во многих странах Запада. Смеляков на редкость откровенно (по советским понятиям) критиковал советскую промышленность за ее неконкурентоспособность. В своей статье, опубликованной в декабрьском номере «Нового мира» за 1973 г., он хотя и завуалированно, подверг сомнению некоторые каноны советской экономики — нормы выработки и выпуска продукции, показатели выполнения плана, знаки качества, подчеркнув, что при суровых законах международной торговли единственным критерием является конкурентоспособность. «Открытое признание этого факта, — заявил он, — было бы «хорошим лекарством» для советской промышленности». Его статья давала ясно понять, что он считает советскую бюрократию с ее ограниченностью слишком косной, упрямой и лишенной воображения, а советскую промышленность — неспособной обеспечить сбыт своей продукции, приспособиться к запросам потребителей и предоставить соответствующее обслуживание и поставки запчастей. «В то время как наши организации по планированию и сбыту писали договоры о том, сколько и какое оборудование может пойти на экспорт, и можно ли продать меньше, а получить значительно большую прибыль без поставок необходимых запасных частей; в то время, как они спорили о том, не будет ли унизительным для нашего достоинства производить на экспорт лучшие товары, чем для внутреннего потребления, и нельзя ли продавать заграницу машины, не пользующиеся спросом на внутреннем рынке, либо воздержаться от экспорта оборудования, пользующегося большим спросом внутри страны, высокоразвитые капиталистические страны уже захватили рынки, овладели ими, окопались там, укоренились и обеспечили себе экспорт машин и оборудования в огромном масштабе, полностью монополизировав целые отрасли промышленности, работающие на экспорт», — писал Смеляков.

Такая резкая критика, за которой вероятно, стоял кто-нибудь сверху, может быть даже Брежнев, наводила на мысль о том, что в советской экономике повеяли новые ветры. На Запад просочилось известие, что в ноябре 1973 г. на закрытом заседании Брежнев добивался некоторых изменений в управлении и планировании с целью повышения эффективности советской промышленности. Примерно в это же время некоторые передовые экономисты-математики отстаивали необходимость смягчения жесткой формы централизованного планирования, предусматривающего точные нормы вложений и выпуска продукции. Эта форма планирования была введена Сталиным и все еще действует; с ее помощью Москва пыталась предусмотреть все, вплоть до мельчайшей детали в экономике обычно сразу на 5 лет. Эти ученые предлагали ввести более гибкое планирование, предусматривающее установление лишь общих задач развития при возможности выбора, ослабление надзора и открытые ежегодные пересмотры генерального плана. Однако за какие-нибудь несколько месяцев консервативная бюрократия покончила с этой идеей, и президент Николай Подгорный сообщил советским руководителям, что им нечего бояться радикальных изменений в системе. К началу 1975 г. стало ясно, что брежневская идея производственных объединений была выхолощена, даже если формально она и претворялась в жизнь. Несколько крупных деятелей промышленности открыто выступили в советской прессе с сетованиями по поводу того, что министерства и Государственный совет по планированию, подчиненные Косыгину, усилили вмешательство и увеличили количество плановых показателей, о выполнении которых должны беспокоиться руководители предприятий, с 5 до 80. Короче говоря, децентрализация снова была блокирована из-за распрей среди руководителей Политбюро и консервативной оппозиции высших партийных и государственных чиновников.