Вероятно, ни одно учреждение не отражает столь наглядно многоступенчатый, иерархический характер советской информации, как библиотека им. Ленина, советский эквивалент библиотеки Конгресса. Своим внушительным, украшенным колоннами, фасадом библиотека не отличается от других величественных общественных зданий во всем мире, но ее внутренняя жизнь протекает по законам из мира Кафки. В «Ленинке», как ее любовно называют москвичи, становится ясно, что советское государство видит в знании огромную силу и соответственно осуществляет над ним свой контроль. Начнем хотя бы с того, что рядовому гражданину без высшего образования получить читательский билет почти невозможно, главным образом, из-за большого наплыва желающих. Имеющие читательский билет получают доступ в общие читальные залы, в то время, как для специалистов с учеными степенями (начиная с кандидатов наук) предусмотрены специальные залы, содержащие значительно больше материалов, особенно научных и технических изданий, а иногда и новую западную художественную литературу. И, наконец, существуют спецхраны, буквально — «специальные хранилища» или, точнее, секретные книгохранилища. «Генеральный алфавитный каталог засекречен», — говорил Михаил Агурский, теребя свои пышные рыжие бакенбарды, когда мы однажды прохаживались по библиотеке. Он хотел сказать, что «Ленин-ка», пожалуй, единственная в мире крупная библиотека с двумя полными каталогами, каждый из которых занимает огромные залы: один каталог, почищенный цензурой, открыт для рядовых читателей, а другой — полный, отражающий весь библиотечный фонд, включая и то, что находится в спецхране, — открыт только для персонала, проверенного КГБ. «Получить, например, литературу на религиозные или философские темы — проблема, — тихо, стараясь не быть услышанным, говорил Агурский. — Это не запрещено. Но вы не найдете таких книг в каталоге; их можно заказать только через библиотекаря, но даже если я совершенно случайно знаю каталожный номер, библиотекарь обязательно спросит, зачем мне понадобилась такая книга. Такой случай произошел со мной несколько лет тому назад. Я пытался получить одну старую книгу по религии, и библиотекарь спросила меня: «Зачем вам нужна эта книга? Вы ведь технический специалист. У вас очень странные интересы». И это говорилось без всякого чувства юмора, — сказал Агурский, многозначительно посмотрев на меня, — Она отказалась выдать мне книгу».

Такого рода проблемы приводят западных ученых, работающих в СССР, в бешенство. Один индийский историк как-то за завтраком с раздражением и огорчением рассказал мне, что ему все время приходится иметь дело с каким-то посредником, допущенным к секретному каталогу и секретному книгохранилищу. «Я полностью завишу от милости этой молодой особы, которая, возможно, и понимает что-то, а может быть, и совсем некомпетентна», — говорил он. Один английский ученый утешался тем, что иностранцы имеют более свободный доступ к литературе, чем большинство русских, но затем с негодованием вспомнил, что не мог получить нужные исторические материалы до тех пор, пока их не просмотрит кто-нибудь из советских ученых. Негодовал и американский профессор, когда в Ленинской библиотеке отказались снять фотокопии с некоторых статей Фрейда из секретных фондов. «Нам запрещено снимать копии с работ Фрейда из-за всех этих его сексуальных теорий», — сказал библиотекарь.