Яков Гемель, отведя своих детишек по садикам, отправляется на смену.
Пройдет много лет, и, вспоминая свою юность, забудет ли он подробности этого предновогоднего дня: отвалы, припорошенные снегом, город, ставший своим, этого парня рядом, едущего на смену в белой сорочке. Наверное, прямо со смены махнет в «Снежинку» отмечать Новый год. Вспомнит ли он о нем с трепетом в сердце, как Рожков много лет спустя того конопатого мальчишку, что вручал ему когда-то цветы?..
Метет поземка, заносит след автобуса на дороге в Сарбай, но ей неподвластна людская память. В ней не затеряется то, что сделано людьми в уходящем одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем, в казахстанской степи, в городе Рудном.
Седые разговоры
Седые разговоры
В начале детства помню деревенскую мельницу на Тоболе и мельника деда Ивашова. Коренастый, плотный, он еще нам про то, как сходились на реке где-то под Пензой в кулачном бою, рассказывал. Он и к старости-не потерял твердую стать. Выйдет из темного проема мельничных ворот, скажет мужикам, приехавшим из окрестных сел и аулов:
— Ну, чья очередь?
Начинают таскать мешки с зерном. А потом он его там в чреве мельницы, среди грохота решет засыплет, наладит все как надо и опять к мужикам.
Сидят, курят, пока хлеб мелется, разговаривают. Вода шумит на плотине. Тучей вьются комары. Махорочный дым синеет над головами. И о чем бы речь ни шла — все к нему, к деду тянутся. Уже позже, спустя много лет, я все думал: был дед немногословен, суров на вид в своей седой щетине, но отчего так влекло к нему людей? Может, оттого, что человек нужный: без него где зерно смелешь? Или молчаливость привлекала — за ней угадывалась житейская мудрость. А я так думаю — от хлеба это все: оттого, что через его руки все шло, и рядом с хлебом один на один многое думается.
Тут как-то пожалел с горечью: перевелись добрые старые мельники. Сейчас вон мелькомбинаты — это ж целая фабрика: электроника, машины. Ан нет...
Этим летом поехали в гости на день рождения к родственнику старинного одного друга. Это на Одесщине, в Николаевском районе, в колхозе имени Суворова. Вечер был добрый, тихий. Длинный закат сгорел на горизонте. Во дворе у хозяина было прибрано, подметено. Именинник — ему шестьдесят два стукнуло — сидит, досиня выбритый, торжественный, с солдатскими медалями на чистой рубашке. Гостей немного, самые близкие. Ждут председателя колхоза. Один из гостей — невысокий такой, очень подвижный, на щеке возле уха старый шрам — с войны, видать, — предлагает:
— А то давайте по маленькой?