В числе мер по сохранению военной тайны было и правило, по которому сотрудницы военной контрразведки записывали отчеты возвратившихся из-за линии фронта агентуры, показания при допросах важных немецких военнопленных. Нередко им приходилось передавать руководству фронтов сугубо секретную информацию из Центра, которая подлежала передаче только устно[921]. На тот момент в Красной армии действовала утвержденная наркомом Тимошенко Инструкция о порядке составления и хранения документов особой важности. В частности, такие документы должны были быть написаны лично от руки «на твердой подложке, не оставляющей оттиски от пера», все черновики и промокательная бумага должны были уничтожаться по акту, документ должен был храниться в опечатанном сейфе, в комнате с опечатываемой железной дверью и стальными решетками на окнах.
Руководство НКВД СССР предлагало конкретные меры для повышения бдительности и сбережения военной тайны в частях и подразделениях Красной армии. Так, 26 сентября 1941 г. Л.П. Берия направил на имя И.В. Сталина записку о целесообразности проведения следующих мероприятий: обязать политические органы повести среди военнослужащих разъяснительную работу по сохранению военной тайны, выпустить для фронта специальные открытки и конверты с лозунгом, предписывающим необходимость ее сохранения и соблюдения строгой бдительности, выделить в войсковых подразделениях из числа коммунистов специальных лиц, которые бы писали для малограмотных бойцов письма, проинструктировать их о том, что следует сообщать родным[922].
На фронте было запрещено вести дневники. Более того, не разрешалось ничего записывать. Е.А. Долматовский вспоминает: «Доходило до смешного – на передовой говоришь с командиром батальона, хочешь записать имена отличившихся красноармейцев, а он за руку хватает: «Давайте не будем!»[923]. Особые отделы проявляли повышенное внимание к лицам, нарушившим это требование. Вспоминает С. Кручинкин: «Моей персоной занялся особый отдел… и уже были сделаны запросы обо мне в Горький, где моя служба была безупречной, и по месту моего рождения и проживания в школьные годы. В обоих случаях характеристики были положительные (за ведение дневника. –
Такие меры ОО НКВД были приняты после того, как стало известно, что германские спецслужбы в своих интересах использовали документы военнослужащих, имевшие для них важное значение. 29 декабря 1941 г. на имя Л.П. Берии поступила информация о том, что в руки абвера попал дневник майора ГБ, бывшего нач. ОО 50 армии Шабалинова. Дневник содержал секретные сведения. 12 листов дневника были переведены на немецкий язык, размножены и разосланы частям 2-й немецкой танковой группы «для поучения войск». 18 декабря 1941 г. после одного из боев в 17 км южнее от Плавска, в районе Спасское, к бойцам Брянского фронта попал один из экземпляров дневника Шабалинова, и по этому поводу Л.П. Берия отдал следующее распоряжение В.С. Абакумову: «Надо выслать всем нач. ОО-ов указание, чтобы категорически запретить вообще составление дневников и ненужных для дела записей. Проект представить мне». После этого случая была выработана инструкция, которая запрещала ведение каких-либо записей, кроме писем и служебных документов. Однако и в дальнейшем были случаи нарушений данной инструкции. Например, 6 февраля 1942 г. нач. ОО НКВД Северокавказского военного округа дивизионный комиссар Н.И. Железников направил всем ОО приказ, в котором отмечалось, что УОО НКВД СССР установлен случай, когда один из работников особых органов фронта вел дневник, в который записывал ряд секретных данных о состоянии частей Красной армии. Дивизионный комиссар предложил: «Под личную ответственность всем нач. ОО НКВД СКВО… довести до каждого оперативного работника и разъяснить, что на фронте в боевой обстановке вести какие-либо дневники, а также записи, ненужные для дела, которые могут быть использованы противником в своих целях, категорически запрещается».