Иван Ильин видел грядущую Россию как национальное государство, ограждающее и обслуживающее русскую национальную культуру. «Первое пробуждение, может быть, будет страстным, неумеренным и даже ожесточенным, – писал философ, – но дальнейшее принесет нам новый русский национализм с его истинной силой и в его истинной мере». Русская сердечность и простота всегда сжимались от черствости, чопорности и искусственной натянутости Запада. Не случайно и то, считает Иван Александрович, что русская созерцательность и искренность никогда не ценились европейским рассудком и американской деловитостью. С большим трудом европеец постигает особенности русского правосознания – «его неформальность, его свободу от мертвого законничества, его живую тягу к живой справедливости и в то же время его наивную недисциплинированность в бытовых основах и его тягу к анархии».

Описывая кризис современной, прежде всего европейской или атлантической, культуры, Ильин с горечью пишет, что за последние ЧЕТЫРЕ ВЕКА и, в особенности, за последние два века (XVIII и XIX) европейцы перестали воспринимать религию, как центр духовной жизни, как ее главный источник. «Постепенно слагается и крепнет культура без веры, без Бога, без Христа и Евангелия». При этом «образовался широкий антихристианский фронт, пытающийся создать нехристианскую и противохристианскую культуру». Сходный процесс, увы, начался в России именно с реформ Петра Первого.

После всего пережитого и выстраданного русским народом спасение его, по Ильину, заключается в возвращении к Богу и к России. «Без России русскому человеку не быть, не творить. Ибо Россия есть духовное, естественное и историческое гнездо русскости, вымоленное, выстраданное, необходимое каждому из нас… Коммунистическая революция «отменила» Россию, и мы лишились всего: храмов, имущества, семьи, свободы, быта, жилищ, искусства… всего нашего достояния».

В числе причин крушения Российской империи Ильин называет также недостаток «волевого элемента в русском Православии двух последних веков». И главное – отмечает незрелость «русского национального характера и русского национального правосознания». «Россия рухнула на наших глазах не потому, что русский человек был силен во зле и злобе, наподобие немцев, а потому, что он был СЛАБ В ДОБРЕ, и в роковой час истории (1917) он не сумел извлечь из своего добродушия и утомления, из своей улыбчивой, песенной и ленивой души – ту энергию воли, ту решимость поступка, то искусство организации, то умение сопротивляться злу силою, которых потребовал от него час испытаний. Русский человек оказался слабым в добре и подчинился нерусским людям, составляющим в стране ничтожное меньшинство (около 50 000 большевиков), но зато оказавшимися сильными во зле…»