Русские Цари, начиная с Павла Первого, благожелательно относились к Православной Церкви, способствовали развитию монашества, умножению монастырей и церквей в России и содействовали по возможности духовному образованию. Но неверие слишком глубоко укоренилось в русской жизни. XVIII век не прошел даром. Интеллигенция становилась одержимой.
Самодержавной власти, пишет архиепископ Серафим (Соболев) «приходилось гнуться под напором либеральных требований русского противоцерковного общества и идти на гибельные для России компромиссные реформы»
Какую же Россию мы потеряли при Петре? Об этой России судить трудно, ибо большая часть наших историков находилась под гипнозом западной идеологии. Скосив глаза на Европу, очень трудно правильно оценить свою отчину. Послушаем Ивана Солоневича, честнейшего русского мыслителя XX века. В своей книге «Народная монархия» он констатирует: такой правительственной системы, как в Московском государстве ДО Петра, «в мире не существовало никогда, даже в лучшие времена Рима и Великобритании, ибо и Рим, и Великобритания были построены на принципе неравноправности включенных в эти империи побежденных племен: «Разделяй и властвуй!» Москва властвовала не разъединяя, а соединяя» (И.Солоневич. Народная монархия. Сан-Франциско, 1978. Ч. 4. С. 1). Боярская Дума, состоявшая из нескольких десятков членов, была, согласно исследованию историка В.О. Ключевского (1841–1911), центром правительственного аппарата, где концентрировалась власть и законодательная, и исполнительная, и судебная, и военная, и власть контрольная. «Пределы компетенции Думы так же неопределенны, как и пределы компетенции ее державного председателя, ее, как и Царя, КАСАЛОСЬ ВСЕ» (там же, с. 4–5). И все было объединено в одном центре. Ключевский, историк, почитаемый либералами, пишет: в Боярской Думе «бывали споры, но не о власти, а о деле… Лица и партии со своими себялюбивыми или своекорыстными помыслами должны были ИСЧЕЗАТЬ под давлением ГОСУДАРСТВЕННОГО ИНТЕРЕСА и политического приличия или обычая. Таким же характером отличалась и деятельность московских приказов» (с. 2–3).
Солоневич заключает: «Это был период лучшего управления, какое когда-либо имела Россия, лучшего она с тех пор НЕ ИМЕЛА НИКОГДА» (с. 4). Далее. Русским гуманистам преподносили английский Habeas corpus (закон о неприкосновенности личности, принят английским парламентом в 1672 г.), совершенно забывая упомянуть, что в нашей, якобы варварской Руси «ГАБЕАС КОРПУС АКТ» был введен на 120 лет РАНЬШЕ АНГЛИЙСКОГО: по Судебнику 1550 года администрация не имела права арестовать человека, не предъявив его представителям местного самоуправления – старосте и целовальнику, иначе последние по требованию родственников могли освободить арестованного и ВЗЫСКАТЬ с представителя администрации соответствующую пеню «за бесчестье». Но этого мало. Ключевский говорит о «старинном праве управляемых жаловаться высшему начальству на незаконные действия подчиненных управителей»… «Истцы могли даже вызвать своего бывшего управителя на поединок»… «Съезд с должности кормленщика, не умевшего ладить с управляемыми, был сигналом к вчинению запутанных исков о переборах и других обидах. Московские судьи не мирволили своей правительственной братии…»