Этот вывод не совпадает с убеждениями, которые отстаивали философы-эгалитарианцы того времени. Однако вместо того чтобы принять логически вытекавший из их рассуждений вывод, они пытались обосновать свои взгляды на равноправие людей и неравноправие животных аргументами, которые на поверку оказывались или недальновидными, или неискренними. Например, философскими разговорами о равноправии в то время прославился Ричард Вассерстром, профессор философии и права Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. В своей статье «Права, права человека и расовая дискриминация» Вассерстром определял права человека как такие права, которыми обладают люди и не обладают животные. Далее он утверждал, что люди имеют право на благополучие и свободу. В защиту идеи права человека на благополучие Вассерстром говорил, что отказ в избавлении от острой физической боли не даст человеку вести полноценную или удовлетворяющую его жизнь и что именно наслаждение этими благами отличает людей от других живых существ[420]. Однако если разобраться в том, что означает в данном случае выражение «эти блага», то мы видим единственный пример – избавление от острой физической боли, а это способны оценить не только люди, но и животные. Поэтому, если люди и имеют на это право, его никак нельзя считать специфическим правом человека в определении Вассерстрома. Животным оно тоже должно быть предоставлено.

В тех случаях, когда требовалось найти какие-то обоснования для моральной пропасти, которая, по расхожему представлению, якобы разделяет людей и животных, но при этом выявить реальные различия между людьми и животными не удавалось, философы часто увиливали от прямого ответа. Они ограничивались высокопарными фразами, например о «врожденном достоинстве человеческой личности»[421]. Они говорили о «врожденной ценности всех мужчин» (с сексизмом здесь тоже все понятно, как и с видизмом), как если бы все мужчины (или все-таки все люди?) обладали некой ценностью, которой не имеют другие[422]. Или же философы утверждали, что люди – и только люди – являются «целью в себе», в то время как «все прочее, кроме личности, может представлять ценность только для личности»[423].

Как мы уже знаем из предыдущей главы, у идеи человеческого достоинства и ценности как отличительных признаков есть долгая история. В ХХ веке вплоть до 1970-х годов философы отбрасывали исходные метафизические и религиозные обоснования этой идеи и свободно пользовались ею, не считая необходимым как-то ее оправдывать. Почему бы нам не приписать себе врожденное достоинство или врожденную ценность? Почему бы не заявить, что мы – единственные во вселенной – обладаем этой врожденной ценностью? Вряд ли другие люди отвергнут те похвалы, которыми мы так великодушно их осыпаем, а те, кому мы отказываем в этой чести, не способны возразить. Действительно, если говорить только о людях, то заявлять о достоинстве всех людей очень либерально и прогрессивно. Тем самым мы открыто осуждаем рабство, расизм и другие нарушения прав человека. Мы признаем себя в какой-то степени ровней самым бедным, самым невежественным представителям своего вида. Однако если считать людей лишь небольшой подгруппой всех существ, населяющих нашу планету, то нетрудно понять, что, возвышая наш вид, мы в то же время занижаем статус всех остальных.