Такой же ответ можно дать охотникам и работникам так называемых «заповедников», которые утверждают, что для сокращения избыточной популяции оленей, морских котиков или других животных необходимо выдавать охотникам лицензии на отстрел, что якобы в интересах самих животных. В публикациях охотничьих хозяйств такой отстрел нередко называется «добычей», что никак не позволяет думать, будто эти убийства в интересах животных. Этот термин свидетельствует о том, что охотник считает оленей и морских котиков чем-то вроде зерна или угля – тем, что ценно не само по себе, а только как источник удовлетворения человеческих потребностей. Такое отношение во многом разделяет Служба охраны рыбных ресурсов и диких животных США; при этом, однако, упускается из виду тот факт, что олени и другие животные, которые становятся объектами охоты, способны страдать и наслаждаться. Поэтому они вовсе не средства достижения наших целей, а существа со своими интересами. Верно, что в некоторых обстоятельствах их популяция настолько разрастается, что они наносят вред своей среде обитания, снижая шансы на свое выживание или выживание других животных, обитающих рядом, так что люди в таких случаях вправе принимать какие-то меры; но очевидно, что, если действительно учитывать интересы животных, такие меры не могут заключаться в выдаче разрешений на отстрел, в процессе которого наверняка будут нанесены болезненные, но не смертельные раны другим особям. Следует каким-то образом ограничить репродуктивные способности животных. Если попытаться разработать более гуманные методы контроля популяции диких животных в заповедниках, это наверняка окажется не самой сложной задачей. Но пока организации, отвечающие за дикую природу, мыслят категориями «добычи», они не будут заинтересованы в поисках методов контроля популяции, которые сократят и число животных, «добываемых» охотниками[418].

Я уже говорил, что разница между животными (оленями, свиньями, цыплятами), которых нельзя рассматривать как добычу, и растениями (например, кукурузой), которые можно собирать, состоит в том, что животные способны чувствовать удовольствие и боль, а растения – нет. Тут кто-то обязательно должен спросить: «Откуда мы знаем, что растения не страдают?»

Этот вопрос может быть вызван реальной заботой о растениях; но гораздо чаще те, кто его задает, не задумываются всерьез о равном учете интересов растений в том случае, если вдруг выяснится, что и они могут страдать; эти люди надеются показать, что если бы мы руководствовались принципом, который я защищаю в этой книге, то нам пришлось бы перестать питаться не только животными, но и растениями, после чего мы все умерли бы с голоду. Они заключают, что жить без нарушения принципа равного учета интересов невозможно, так что и беспокоиться по этому поводу не стоит – можно продолжать, как и прежде, есть и растения, и животных.