На этой стадии мы имеем дело уже не с конкретными теориями, концепциями или их категориями (школами, сторонниками того или иного подхода), а с выработкой метода согласования различных теорий или научных школ. Суть его сводится к тому, что ни одна из предлагаемых или выдвигаемых систем объяснения не может дать полностью исчерпывающего, закрытого объяснения сколько-нибудь значительной массе эмпирического материала (в социальных науках – примирить исторические (идеографические, каузальные) методы и подходы с генерализующими методами (номографическими, законосообразными, статистическими способами работы и функционалистскими объяснениями, дисциплинами). Всякая подобная попытка дать целостную, монистическую и внутренне непротиворечивую картину описываемой реальности заканчивается диалектическими мнимостями, идеологическими построениями или чем-то вроде историософских спекуляций на научные темы. Здесь проступают пределы данной научной парадигмы, охватывающей ставшее необозримым множество рабочих гипотез, интерпретаций, теорий и концепций в какой-то одной предметной сфере исследований. На этой стадии можно говорить уже только о том, в какой степени (и в каком отношении, в перспективе какой проблематики) является адекватной та или иная теория или их группы для осмысления и интерпретации соответствующего набора фактических наблюдений, описаний и генерализаций. Другими словами, этот момент сигнализирует, что наступает фаза сравнительно-типологического анализа различных систем описаний, требующего в качестве обязательного условия указания на субъективный характер исследовательского отбора (принцип дополнительности, учет в измерении наблюдателя, идеологических и антропологических установок, мотивировок генезиса теории и т. п.).

Содержательным признаком наступления третьей фазы в эволюции парадигмы тоталитаризма можно было бы считать появление узкодисциплинарных (а не историософских, не спекулятивных) постановок вопросов о причинах (генезисе) появления или формирования конкретных тоталитарных систем. В этой ситуации уже недостаточно говорить о конкретных предпосылках успеха Гитлера и нацистской партии (веймарского синдрома, экономического коллапса Германии, политики Антанты, дискредитации республиканской демократии и т. п.), в нашем, российском случае исторического описания условий «октябрьской катастрофы 1917 года». Здесь требуется переход к более общим теориям модернизационной неудачи России, сочетающим культурологические исследования внутренних противоречий между аграрным коммунизмом основной массы населения с ее традиционно-магическим православием и тончайшим слоем носителей европейской политической культуры, не справившихся в условиях затяжной войны и краха монархии с решением задач трансформации политической системы[265].