Если мы понимаем, как происходило формирование институциональной системы тоталитарного господства (захват власти, террор – первоначально против отдельных групп, партий, затем – классов и этнических групп и, наконец, против всего населения, ликвидация свободной прессы, замена ее пропагандой, расползание идеологического регулирования и доктринации на другие функциональные институты – управления, социализации, социального контроля, обмена и взаимодействия с внешней средой), то мы получаем возможность видеть те линии напряжения, по которым происходит развал этой системы. И действительно, крах советского тоталитаризма произошел в тот момент, когда террористические и силовые структуры – политическая полиция, армия, партийная организация, СМИ – оказались недееспособными с точки зрения господствующей элиты, отказавшимися выполнять свои функции. Ни одна из этих структур в решающий момент не выступила на защиту коммунистической власти. Но именно с их регенерации (с чеченской войны, введения цензуры, отмены местного самоуправления, централизации власти, упразднения разделения ветвей власти через «управляемую демократию» и фальсификацию выборной системы, уничтожения системы партийного представительства, подавления гражданского общества, плутократического огосударствления экономики и т. п.) и началось реверсное движение – восстановление путинского модифицированного вторичного тоталитаризма.

Самой же важной задачей в социальных науках сегодня оказалась следующая: исходя из логики разложения тоталитарных режимов определить векторы последующих институциональных изменений. Решение этой задачи позволяет ответить на волнующие всех вопросы: почему в одних случаях подобный переход происходит трудно, болезненно, но относительно успешно, тогда как в других начавшиеся процессы трансформации тоталитарных институтов обрываются, и общества оказываются в череде затяжных кризисов, провоцирующих появление новых репрессивных режимов, природа и технологии господства которых плохо описаны, поняты и изучены.

Обсуждение причин краха социалистической системы, как правило, ограничивается историческим анализом политики Горбачева и его партнеров на Западе и Востоке, деятельности участников различных социальных движений и организаций сопротивления коммунистам; за этим следуют проекты и описания различных сценариев восточноевропейского транзита и обсуждение вопросов интеграции стран Центральной и Восточной Европы с ЕС. Доминирование транзитологических подходов и соответствующих им моделей демократизации, как и механический перенос правовых и рыночных институтов часто, по существу, лишь мешают пониманию тех процессов, которые происходят в настоящее время на пространстве бывшего СССР, поскольку исследование в таких случаях сводится лишь к фиксации отклонений от нормативной схемы. (Вероятно, уже через какое-то время станет ясным, что и для понимания будущих событий в Китае или Вьетнаме такие транзитологические подходы будут малопродуктивными или одномерными.)