12. За годы путинского правления произошла кастрация интеллектуальной и творческой элит, воспрянувших было в перестройку и первые годы демократии, почувствовавших значимость и вкус свободы. Покупка лояльности общественных активистов, интеллектуалов, артистов, писателей, режиссеров, ученых происходила постепенно, через включение этих групп в систему обслуживания власти в качестве «экспертов и консультантов», «разработчиков» политических и управленческих программ и проектов, в роли «групп поддержки» на выборах. Во многих случаях деятельность благотворительных фондов, организаций гражданского общества могла осуществляться только при условии использования капитала популярности этих именитых людей науки или звезд эстрады, культуры для демонстрации поддержки национального лидера, имитации выражения народной любви к нему, что особенно важно в периоды электоральных кампаний. Нельзя упрекать этих людей в том, что они в очень конкретных ситуациях – ради спасения детей или выполнения своих научных, благотворительных или общественных задач – готовы идти на сделку с совестью, обслуживая таким образом циничную власть. Но в отдаленной перспективе это отзывается сильнейшими моральными поражениями общества, его развращением. Кооптация или использование «нужных людей» президента (членов общественных палат, СПЧ, консультативных советов и т. п.) идет параллельно с постоянным давлением на ранее независимые научные институты и организации гражданского общества. Они оказываются в реестре «иностранных агентов» или просто запрещаются как «нежелательные организации» (как, например, Фонд «Открытое общество» Дж. Сороса, сделавшего очень многое для выживания российских ученых, поддержки культуры в самый трудный период после краха советской системы или для просвещения российского общества, или даже – объединение протестующих против системы «Платон» дальнобойщиков, организации экологов и др.).

13. Реставрация тоталитаризма (восстановление институтов насилия) была бы невозможна при ином моральном и психологическом состоянии общества. 1993–1994 и 1999–2002 годы отмечены взлетом показателей социальной аномии – ростом числа самоубийств, убийств, разбойных нападений и других тяжких преступлений, увеличением количества сердечно-сосудистых заболеваний, что говорит о состоянии затяжного стресса и фрустрации в обществе, потере ориентаций и ослаблении нормативной системы в обществе. Но это внешние индикаторы неблагополучия. Не менее важны для понимания и проявления глубоко укорененного аморализма как опыта массовой адаптации к репрессивному государству, негативному отбору наиболее «пластичных» типов человека. Развал социально-нормативной системы советского тоталитаризма не породил, а лишь вывел на поверхность определенные знаковые типы человека: прежде всего не описанного социологами типа наглого политика, депутата, судьи или чиновника, получившего в распоряжения средства власти и управления, инструменты насилия, а потому почувствовавшего себя хозяином жизни, свободным от правовой ответственности. Этот социально-антропологический тип ярко представлен именно в последние месяцы многочисленными публичными скандалами по поводу высокопоставленного бандитизма и случаев поражающей коррупции (новейшие примеры – арест «сенатора» Р. Арашукова и его отца, условия отбывания наказания лидера кущевской банды, увольнение руководителя Росгеологии Р. Горринга, хамские заявления различных чиновников о бедности, поведение депутатов по поводу харассмента в отношении журналистов и т. п.). Другой тип – авантюриста-предпринимателя, демонстрирующего полное пренебрежение к согражданам («У кого нет миллиарда, пусть идет в жопу», – как говорил владелец «Миракс Групп» С. Полонский[297]). Но эти яркие типажи становятся такими рельефными и заметными только на фоне самого распространенного персонажа – «человека советского», описанного в работах Ю. Левады[298], незаметного, ничем не выделяющегося из массы, «не маркированного» своими достижениями или преступлениями, а потому оказавшегося вне поля внимания большинства российских исследователей, склонных к эпигонскому повторению западных учебников. Именно этот антропологический тип является несущей конструкцией путинского режима, он – условие реверсного движения страны. Можно сказать, что обозначенные здесь типы задают крайние полюса постсоветской антропологической шкалы: с одной стороны, страх, апатия, оппортунизм, двоемыслие, понижающая адаптация, фрагментарность повседневного существования и его горизонта, с другой – высокомерие выскочек, мелких офицеров органов госбезопасности, вчерашней шпаны, ставшей хозяевами жизни (как это представлено в некоторых фильмах Балабанова).