16. Также нетрудно понять, что очень скоро этих авантюристов, людей «в случае», вытеснили чиновники из второго эшелона силовой бюрократии – дисциплинированные, алчные и свободные от приверженности какой-либо идеологии и морали функционеры из КГБ, комсомола, у которых не было своих идей, кроме сентиментальных переживаний корпоративной мифологии и сознания значимости и надежности круговой поруки. Именно они и выстроили путинский режим, легитимировав его возвращением стереотипов и представлений поздней брежневской эпохи. Этот тип низовых спецслужбовских «шестерок» со всеми комплексами ущемленности и особого (чрезвычайного) статуса КГБ (вне правовых рамок, как это и предусматривалось их спецположением и характером деятельности) не способен выработать какую-то новую идеологию, политический проект. Они хотели, умели и могли, используя свои профессиональные навыки и компетенции, самым циничным и безжалостным образом обеспечить условия для сохранения своей власти. Это и было сделано. Путин уступает лишь Сталину по длительности нахождения у власти, что свидетельствует о некоторой близости используемых технологий господства и управления.

Как показывают социологические исследования «Левада-Центра», ведущиеся уже более 30 лет, при смене поколений массовые социальные установки и структуры отношений могут сохраняться, только если меняют свое смысловое наполнение и оправдание. В социологическом плане это означает, что социальные установки и нормативные представления предшествующих эпох всплывают в новых ситуациях под действием хорошо знакомых, но как бы забытых сигналов – языка власти, апеллирующей к коллективной солидарности (национальной, государственной, производственной, ведомственной), угрозе безопасности страны (военной, террористической, действиям подрывных элементов, пятой колонны, экстремистов, педофилов, любых чужих, включая воображаемый вред от иностранной культуры). Воспроизводство вторичных тоталитарных институтов обусловливают стойкие социальные рефлексы: покорность, страх, нежелание брать ответственность за все, что выходит за рамки повседневного фрагмента существования – работы на своем месте и в жестко определенных пределах и тому подобного, советы не соваться в политику (под которой понимается все, что может касаться отношений с властью или местной непосредственной администрацией) и т. п. Здесь мало нового. Все пропагандистские ходы нынешней власти отработаны еще в советские времена, но остались мало известными или осознанными обществом: насаждение военной угрозы и утверждение изоляционистских представлений, наказания за «оскорбление» коллективных символов и чести (принижение героизма и славы, выискивание темных пятен, «заведомо ложные измышления» антисоветчиков и т. п.), подрыв коллективной морали и престижа власти, единства власти и народа, «разложение молодежи», шпионаж и прочее повторяется ныне во всех возможных вариантах: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Вся их действенность построена на том, что либо других (другие стран, западные писатели или политики) обвиняют в преступлениях, совершенных российским (советским) руководством, либо действия руководства представлены как ответ на просьбу других стран, политиков, общественных сил и т. п. Аннексия представляется как добровольное присоединение к СССР или к России (оккупация Прибалтики, война против Финляндии), войны, развязанные против других стран – как оказание интернациональной помощи (Корея, Вьетнам, Египет, Сирия, Конго, Куба и т. п.), убийства перебежчиков и нежелательных политиков за рубежом как акции справедливого возмездия, осуществленные непонятно кем. Так же ничего нового нет и в проведении подрывных и пропагандистских кампаний против демократических правительств посредством широко развитых сетей и «дружеских» организаций в других странах. Достаточно вспомнить теперь мало кому известную, кроме историков, практику Коминтерна и западных компартий: подкуп иностранных журналистов и политиков, скрытое финансирование оппозиционных партий, подготовку диверсантов и боевиков в советских закрытых университетах и институтах и пр. Сегодня это поддержка, в том числе и финансовая, крайне правых популистов, Мадуро в Венесуэле, еще недавно – Хусейна и Каддафи.