Нельзя сказать, что примеры такого рода аналитической работы были бы признаны очень успешными и так уж сильно распространенными. У эмпирически работающих исследователей (историков, социологов, экономистов) сохраняются сомнения в отношении применимости «тотальных» систем интерпретаций к сфере «иррационального» или выделения ее как особой автономной предметной области, как это делал, например, классический психоанализ, начиная с З. Фрейда, или позже его неклассические, особенно постмодернистские версии (у М. Фуко, Ж. Деррида и др.), постулирующие в качестве средств интерпретации и объяснения само «иррациональное» (содержание принципа иррационального): «бессознательное», «иное», «складку» и т. п.

Но опасность переноса тотальных конструкций исходит не только отсюда. Такие же попытки последовательной переинтерпретации, перевода «нерациональных» отношений в категории «рационального» применяли и сами экономисты. Например, Г. Беккер, нобелевский лауреат по экономике, выстраивал модели «родительского поведения» как «экономического действия» (по образцу «цель – средства»), как «капитализацию» воспитания и образования детей родителями, что позволяло калькулировать различные «издержки» воспитания, рассчитывать его «эффективность» и т. п. Другие ученые пробовали схожим образом «оптимизировать» неинструментальное поведение в политике, в образовании и других сферах (например, такова популярная сегодня в американских университетах парадигма «рационального выбора» – rational choice).

Признавая определенный эффект таких аналогий, нельзя не видеть, что здесь имеет место навязывание экономических категорий неэкономическим по сути отношениям. То же самое приходится иногда говорить и о последствиях экспансии в область социальных отношений психоанализа, трактующего все проявления человеческих конфликтов как манифестации подавленной сексуальности, или – в марксистской парадигме – классовых отношений, или об эманации власти у М. Фуко и у последователей Франкфуртской школы.

Сомнения в применимости подобных методов в гуманитарных науках, высказываемые «консервативно настроенными» гуманитариями, абсолютно оправданы, поскольку собственно методологические проблемы (возможности интерпретации человеческого поведения) у сторонников «рационализации иррационального» представлены в качестве специфики самого материала, как особенности данного предметного поля исследования. Тем самым собственная ограниченность средств понимания у этих исследователей возводится в ранг онтологии или философии соответствующей проблемной области изучения. Другими словами, множество уже известных нам из разных источников – художественной литературы, преданий, исторических повествований, клинических описаний, собственного жизненного опыта – явлений культуры или фактов человеческого поведения остаются не проработанными в теоретическом плане, а именно: в качестве понятийных конструкций человеческих действий. А это значит, что сфера антропологического остается в лучшем случае поводом для виртуозного разбора индивидуальных состояний конкретного человека (в художественной литературе или эссеистике), описанием уникальных событий, примеров, не могущих быть обобщенными и доведенными до степени инструментализации приемов исследовательского анализа и объяснения. Признание «исключительности» таких достижений равносильно заключению, что им нельзя научиться, что подобная работа не может быть повторенной другими, приемы интерпретации быть использованы коллегами или учениками «мастера». Из-за того, что такого рода интерпретации не укладываются в требования языка описания и объяснения, принятые в данной дисциплине, вытесненными оказываются и любые неконвенциональные представления о человеке.