2. при монодисциплинарном подходе на периферии (или вообще вытесненными из сферы строго научного описания и объяснения) оказываются все более или менее сложные случаи или формы человеческой деятельности, социального и культурного, религиозного и хозяйственного поведения (те, где приходится принимать во внимание сочетание разнородных мотивов, высоких и низменных, индивидуальных комплексов ущемленности и коллективной спеси, корпоративной дисциплины, чести, солидарности и идеализма, общих интересов, институциональной инерции воспроизводства священного наследия и бессмысленность жизни, смерти и педагогики, короче, любые случаи открывающихся сочетаний или конфликтов идей и интересов);

3. для того чтобы вернуть их в аналитическое поле исследовательской работы, необходимо специальное рассмотрение синтетических, сложных форм действия (или моделей человека), требующих учета и понимания того, как действующим лицом или действующими лицами, если мы говорим о массовом человеке, сопрягаются императивы, нормы и ценности разных институтов или разных социальных групп;

4. наконец, возможность вести антропологические исследования зависит от состояния общества, его развитости, сложности.

В последнем случае речь идет о том, что современный человек включен во множество различных институциональных отношений, а значит, подчиняется их требованиям или разделяет соответствующие групповые предпочтения, ценности, пристрастия или фобии и т. п. При этом групповые или институциональные императивы почти всегда оказываются между собой в некотором противоречии, претендуя на полноту своего влияния на человека. Эта разорванность сознания, типичная для развивающегося, или правильнее сказать – дифференцирующегося общества (еще недавно представлявшегося целостным и органичным), для многих интеллектуалов тождественна социальной шизофрении. Однако этот диагноз может быть верен лишь в том случае, если сохраняется жесткий социальный контроль над символической сферой (когда можно говорить об инерции господствующей идеологии, реже – государственной религии). Если же институты такого рода разрушены или находятся в стадии разложения, то ключевую роль в условиях модернизации приобретают механизмы смысловых переходов или связи между отдельными сферами общественной жизни, групповыми или институциональными барьерами, появление гибких структур генерации смыслов, обеспечивающих интерпретацию текущих событий, оценку и определение происходящего в обществе и мире. Их место занимают институты принципиально другого рода – элиты, публичная сфера с ее многообразными формами межгрупповой коммуникации, мода, искусство, массовая культура и другие общественные образования, занятые перекодировкой, переинтрепретацией значений одного плана в категориях другого, третьего, четвертого, раскрывающие, какой смысл приобретает, допустим, профессиональный успех (менеджера, ученого, писателя, военного и т. п.) в категориях социальной стратификации (социального статуса, общественно признанного положения), или экономики (уровень дохода), или культурной авторитетности, публичности – вплоть до нынешних российских дискуссий в интернете о сексапильности тех или иных политиков.