Сатана здесь — не просто благосклонная фигура. Он в то же время олицетворяет все темное и тревожное, что таится в душе Маклейн, — те ее стороны, которых она, впрочем, ничуть не стыдится. Например, размышляя о старом, запущенном бьюттском кладбище, она вспоминает о женщине, похоронившей там умершего ребенка, и затем пускается в жестокие рассуждения о кладбищенских червях: «Они уже съели маленькое тельце и остались очень довольны. Черви всегда радуются, когда им достается новое тело. И Дьявол тоже порадовался. И я порадовалась вместе с Дьяволом»[1980]. В этих отталкивающих мыслях как будто отразились жуткие описания разлагающегося младенческого тела из «Монаха» Льюиса, да и в целом в книге Маклейн отчетливо ощущается готический дух: весь текст пропитан мизантропией и тошнотворным смакованием ужасов[1981]. Встречаются там, например, подробные рассуждения о различных способах самоубийства, а еще Маклейн заявляет: «Смерть притягательна — почти так же, как Дьявол. Смерть пускает в ход все свои уловки и ухищрения, мощные и неотразимые, и соблазняет меня смертельными приманками». Однако Сатана выступает хотя бы временным оплотом, защищающим ее от желания поскорее умереть: «Но первым за мной должен явиться Дьявол. Вначале — Дьявол, потом уже — Смерть»[1982]. По ее словам, Сатана принесет ей счастье:

Я жду его, я готова отдать Дьяволу все, что у меня есть, в обмен на счастье… Мне повезло: я не принадлежу к тем, кого обременяет врожденное чувство добродетели и чести, которые надлежит всегда ставить выше Счастья… Но для меня Добродетель и Честь — пустые звуки. Я несказанно жажду Счастья. И потому я жду прихода Дьявола[1983].

Приход Сатаны — это символ безотлагательной радости, и Маклейн с порога отметает все понятия о загробной награде:

Может статься, после смерти я и попаду в какой-то чудесный и прекрасный край… Но я хочу земного Счастья. Возвышенность и духовность — не по мне. Я — земной, живой человек из плоти и крови с живыми чувствами, и моя душа желает земного Счастья![1984]

Пусть некоторые сочтут предосудительной ту радость, что принесет ей Сатана, — но самой Маклейн, конечно же, нет дела до их мнений:

Находятся люди, которые говорят мне, что я не должна думать о Дьяволе, что я не должна думать о Счастье, — ведь для меня Счастье наверняка означает что-то дурное (как будто в Счастье вообще может быть что-то дурное!); и что мне следует думать о том, как быть добродетельной. Что мне следует думать о Боге. Из-за этих-то людей мир и наполнен глупцами[1985].

Маклейн считает Сатану создателем земного мира, и из этой идеи вытекает, что в нем заключено и добро, и зло. Вот как она разъясняет свою мысль: