Предлагались и другие способы унять тревогу, вызванную книгой Маклейн. Поскольку ни одна женщина в здравом уме не могла бы написать все эти ужасные вещи, Маклейн, скорее всего, — сумасшедшая, уверяли многие журналисты. Например, в The Jennings Daily Record упоминалось, что «некоторые объявляют ее безумной», а в The Republic ее книгу называли «патологической диковинкой»[2096]. Подобных примеров можно было бы привести еще множество. Один особенно неприятный отзыв был опубликован в The New York Herald, где говорилось, что «ее следовало бы лечить и держать под надзором врачей, а перо и бумагу не выдавать ей до тех пор, пока к ней не вернется рассудок»[2097].

Современники называли Маклейн не только сумасшедшей, но и — более конкретно — истеричкой[2098]. Столь заметный у Маклейн мотив демонического любовника, характерный для готического жанра, тоже объясняет «диагнозы», которые заочно ставили ей современники[2099]. Широко распространенные в ту пору взгляды на истерию (за пределами школы Шарко) гласили, что это расстройство вызывается неудовлетворенным половым и материнским чувством. Некоторые доктора даже советовали в качестве лучшего средства лечения половые сношения (разумеется, с законным мужем)[2100]. Таким образом, повальное желание записать Маклейн в истерички, вероятно, было вызвано тем, что, во-первых, она явно была девственницей, а во-вторых, выказывала в своей книге неподобающее одобрение сексуальных порывов. Общее мнение гласило, что истерия может привести к нимфомании, если не дать сексуальным влечениям естественного — и единственно допустимого выхода, а именно в супружеской постели. А так как Маклейн открыто и категорически отвергала эту возможность, она представлялась многим неуправляемой и безудержной истеричкой. Потому газетные обозреватели почитали нужным рекомендовать различные виды наказания и ограничения опасной особы.

«Я не понимала, что все это взято из какой‐то книжки»: общества Маклейн, самоубийства и преступления

«Я не понимала, что все это взято из какой‐то книжки»: общества Маклейн, самоубийства и преступления

А теперь перейдем от отзывов критиков к тому, что нам известно о реакции простых читателей. Существуют некоторые фрагментарные, но весьма любопытные свидетельства того, сколь сильное влияние оказала книга Маклейн на юных девушек. Видный журналист Г. Л. Менкен (1880–1956) упоминал о том, что она «всколыхнула Вассар» (женский колледж для высших сословий в долине Гудзона, штат Нью-Йорк)[2101]. Обозревательница, писавшая в 1917 году о последней книге Маклейн, вспоминала о реакции, которую писательница спровоцировала в 1902 году в ее родной школе, где «некоторые из девочек постарше постоянно взывали к доброму дьяволу, прося его избавить их от чего-нибудь или кого-нибудь» и «придумали маленький помпезный тайный клуб под названием ММЛ». Еще она рассказывала: «Я не понимала, что все это взято из какой-то книжки. Казалось, это просто часть какой-то мировой общественной системы… вроде масонства». Она предсказывала, что теперь «сотни группок, сотни отдельных ММЛ» прочтут новую книгу «и скажут: „И я тоже…“»[2102]. Действительно, пресса несколько раз сообщала о существовании множества маленьких обществ такого рода. Сама Маклейн заявила в одном интервью, что «по всему Востоку [США] возникли девичьи клубы Маклейн. Все они изучают мою книгу»[2103]. По словам Кэтрин Халверсон, члены этих обществ читали произведения Маклейн, пытались подражать ей, сочиняя похожие тексты, и «вели себя так, как подобало их кумиру»[2104]. Например, 4 декабря 1902 года в Butte Inter Mountain сообщили, что 16-летнюю жительницу Чикаго, некую Эльзу Виолу Ларсен, представительницу местного общества Мэри Маклейн (куда входило всего девять девушек того же возраста), арестовали за кражу лошади. Она объяснила, что совершила это преступление, потому что ей понадобился опыт, чтобы написать книгу. Группу — которую Ларсен назвала «орденом» — возглавляла девушка по имени Женевьева. Еще Ларсен заявила, что поклялась хранить тайну (когда мать попыталась узнать у нее фамилию Женевьевы, дочь будто бы ответила: «Если я раскрою тебе ее фамилию, то нарушу обеты нашего ордена»), а еще говорила об этом «ордене» как о «сестринстве» и «дворе благородных дам» во главе с «королевой» (Женевьевой). Кроме того, Ларсен заявила репортеру: «Я не придаю значения браку, это нелепость». Другая девушка, входившая в ту же группу и тоже принимавшая участие в краже лошади, с апломбом сообщила о своих видах на будущее: «Я не собираюсь быть простой продавщицей», и добавила: «Я прославлюсь, чтобы меня знали, мною восхищались. Я должна стать честью моего клуба»[2105].