д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
21.6.41 г.
Надо иметь в виду, что немецкое нападение, согласно агентурным сведениям, ожидалось еще в мае. Возможно, это была дезинформация, рассчитанная на то, что после нескольких не оправдавшихся сообщений русские не поверят в возможность начала войны 22 июня. Одновременно шла нарочитая «утечка информации» из германского генштаба о подготовке к активным действиям против Англии. Нет ничего удивительного, что Сталин сомневался в сообщении немца-перебежчика.
Теперь подумаем: а что следовало бы предпринять Сталину в случае полнейшего доверия к полученной информации, кроме принятия приведенной выше директивы? Наиболее радикальное решение – нанести противнику упреждающий удар. Но для этого надо было бы произвести передислокацию войск, подготовить авиацию, артиллерию, танки… За считаные часы сделать все это можно разве что в воображении. Никаких агрессивных планов наш Генштаб не разрабатывал, а потому и не готовил вероломного нападения на Германию. Сталин делал все возможное для того, чтобы отдалить хотя бы на год войну, которую считал неизбежной и к которой готовил народ и страну несколько лет.
В 3 часа ночи в Москву стали поступать сообщения о начале военных действий со стороны немцев. В 3 часа 40 минут Жуков позвонил на дачу Сталина. Вождь спал. Другими словами, он не ожидал начала войны? Оказывается, не совсем так.
По свидетельству Жукова: «В ночь на 22 июня 1941 года всем работникам Генштаба и Наркомата обороны было приказано оставаться на своих местах. Необходимо было как можно быстрее передать в округа директиву о приведении приграничных войск в боевую готовность…
После смерти Сталина появилась версия о том, что некоторые командующие и их штабы в ночь на 22 июня, ничего не подозревая, мирно спали или беззаботно веселились. Это не соответствует действительности. Последняя мирная ночь была совершенно другой…»
Да, в момент нападения гитлеровцев Сталин спал. Очень недолго. Еще в половине первого ночи он спросил у Жукова, передана ли директива в округа, и получил утвердительный ответ. Хотя, как позже выяснилось, телефонная связь со многими частями была уже перерезана немецкими диверсантами.
Узнав о начале войны, Сталин долго молчал. Возможно, эту минуту или несколько минут молчания можно бы считать растерянностью. Хотя всякий здравомыслящий человек согласится, что тот, кто струсил или растерялся в столь страшный момент, да еще спросонок, или свалится в обморок, или впадет в истерику, или начнет нести околесицу.