Наконец, серьезное беспокойство доставляли вождю «соратники», в первую очередь сравнительно молодые выдвиженцы, уже начавшие плести интриги и бороться за власть в послесталинский период. Для них вождь играл роль той силы, с помощью которой можно расправиться с конкурентами. При отсутствии бесспорного лидера (помимо Сталина), эти более мелкие деятели вынуждены были создавать эфемерные или сравнительно прочные тайные союзы, стремясь выдвигать на ключевые посты своих ставленников. Это сильно усложняло ситуацию. Даже Сталину было очень непросто распутывать узлы хитрых интриг. Это его сильно раздражало. Вождь понимал, как мало заботит его ближайшее окружение судьба страны и народа в сравнении с личными и клановыми интересами.

Осенью 1945 года произошли события, до недавнего времени не вполне выясненные. По свидетельству В. Аллилуева («Хроника одной семьи»), у Сталина случился инсульт. В середине октября по решению Политбюро он был отправлен в отпуск и пробыл на Кавказе два месяца. Тем временем в Москве развернулась борьба за «наследство».

Официально Сталина замещал Молотов. Но это было только формально. Еще в 1944 году Молотов был заменен на посту заместителя ГКО Берией и после войны не мог принимать единоличные решения без согласования со Сталиным, а в его отсутствие – с Маленковым, Берией и Микояном. Но ответственность за коллективно принимаемые решения нес только он, что неудивительно: именно Вячеслав Михайлович оставался после роспуска ГКО единственным первым заместителем председателя Совнаркома. В этом была крайняя уязвимость и даже обреченность Молотова. Его коллеги по руководящей и заменяющей Сталина «четверке» воспользовались ситуацией, чтобы оттеснить опасного конкурента.

В начале ноября 1945 года в центральных органах советской печати были помещены фрагменты из речи Черчилля с восхвалениями Сталина.

10 ноября Иосиф Виссарионович резко отреагировал в срочной телеграмме «четверке», где, в частности, указал: «У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ… Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня».

В «теленке» явно угадывался Молотов, который честно ответил Сталину: «Опубликование сокращенной речи Черчилля было разрешено мною. Считаю это ошибкой… Во всяком случае, ее нельзя было публиковать без твоего согласия». Вячеслав Михайлович взял вину на себя. A товарищи по «четверке», толкнувшие его на этот шаг, продолжали провокации. Следующим их ходом было заявление Молотова о снятии цензурных ограничений на корреспонденции представителей западной печати, отправляемых из Москвы. Это уже было согласовано наркомом иностранных дел со своими коллегами и отражало позиции прежде всего Маленкова и Микояна. Первый после смерти Сталина начал разрушать «железный занавес», а второй при Хрущеве стал знаменосцем «политики мирного сосуществования» с Западом.