Мифология Академгородка служит мощным стимулом сохранения субъектности местного неидеально устроенного ученого сообщества. А если, рефлексируя основания своего исследовательского подхода, соотноситься не только с академгородковцами, то речь идет в том числе обо всем российском академическом сообществе. У которого тоже хватает своих парий, чужих, исключенных, непроговариваемых и не всегда благодарных традиций. Но разоблачая научную идеологию как миф, обращая внимание на зашитые в этом мифе отношения власти, не разоружаем ли мы научное сообщество перед лицом давления со стороны политиков, государственной бюрократии и рынка? В чем, помимо научных интересов, могут состоять гражданские задачи исследователей науки в нашей стране сегодня?

Мы полагаем, что речь должна идти о пересборке сообщества на современных основаниях. Не на власти традиции или власти символических генералов от академии, чей авторитет основан на признании со стороны государства, а на оценке сложности стоящих перед современным миром научных задач (распад больших нарративов прошлого, текучесть форм занятости, приближающаяся технологическая сингулярность, переопределения статусов человека и гражданина и т. д.) и соответствующей сложности исследующей эти задачи Академии, в которой живут ведущие и ведомые, бескорыстные подвижники и честолюбцы, идеалисты и прагматики, женщины, мужчины, люди всех сортов и расцветок. Соответственно, социальный исследователь должен не только, как призывал В. Беньямин[464], восстанавливать справедливость в прошлом ради возможностей будущего, но и, как предлагает М. Буравой в своем проекте публичной социологии, помогать и защищать изучаемые им сообщества в настоящем. Для того чтобы держаться этой высокой миссии, нужно помочь Академии обрести новую субъектность.

Обрисованные бегло нами проблемы относятся не только к вопросам идентичности сообщества или профессии, но к вопросам методологии социально-исторического исследования. Обыкновенно работа историка проходит в тишине архивов, библиотек, кабинетов. Особый акцент на значении источников личного происхождения, характерный для мировой исторической науки последние полвека, не меняет этой фундаментальной особенности нашего трудового процесса: это односторонняя и уединенная беседа с остатками прошлого. Проект устной истории может помочь изменить эту особенность профессионального мастерства, превратить одинокую интерпретацию источника в коллективное конструирование источника, позволить буквально делиться историей. Одновременно он отвечает задаче конструирования сообщества: устная история, как ее понимает один из ее создателей П. Томпсон[465], это не просто сбор интервью, а коллективная инфраструктура обработки и презентации результатов, объединяющая академию, университет и местные сообщества. Академгородок как нельзя более подходит для начала такого воспроизводящегося проекта. Не каждый человек хочет и готов превратить свой опыт в связный нарратив. Как правило, это требует определенной фокусировки и навыка рефлексии. Неслучайно большинство мемуаров принадлежат профессиональным мастерам слова: политикам, военным, писателям, журналистам, актерам. Ученые также находятся в этом ряду. В новосибирском Академгородке уже есть богатая мемуарная традиция (библиографы ГПНТБ СО РАН к пятидесятилетию отделения составили список из 154 наименований изданных воспоминаний обитателей городка[466]), в опоре на которую написан этот текст. Это означает яркую потребность в выражении стихийного исторического нарратива. Нарратива, от которого профессиональные историки должны не бежать, а которому нужно помогать оформляться.