Конечно же, он сразу все понял. В своем отчете, где дается точное описание событий, он словно пытается защитить себя, приуменьшая значимость своего просчета. Так, рассказав о том, что фон Вайцзеккер предупредил его, что отказ забрать ноту лишь усугубит ситуацию, Орсениго ограничился лишь тем, что написал: «Мне это не показалось столь уж пагубным»⁵³.

* * *

В Риме отчет Орсениго вызвал смятение. То, что произошло, было совершенно непредвиденно. Монсеньор Саморе бросился к печатной машинке, вставил в нее лист бумаги и стал стучать по клавишам с максимальной скоростью. Он сообщал руководству Государственного секретариата о том, что в своем последнем отчете нунций Орсениго, не говоря этого expressis verbis (открыто), довольно ясно давал понять, что случилось, фразой на предпоследней странице, которой «стремился приуменьшить значение того, что она [нота] была ему возвращена…».

Саморе нисколько не сомневался в том, что произошло на самом деле: «Орсениго согласился забрать ноту…»

Саморе продолжал неистово колотить по клавишам. Орсениго допустил ужасную ошибку при исполнении своей дипломатической миссии. Ему ни в коем случае не следовало забирать ноту.

«Он поступил так, не имея на то разрешения из Рима! Если министерство иностранных дел было бы вынуждено вернуть этот документ в иной форме, у Святого Престола сейчас было бы на руках веское доказательство в виде официального документа, который подтверждал бы случившееся. Для Святого Престола это был бы очень ценный аргумент»⁵⁴.

21 марта 1943 года Бюро решило немедленно телеграфировать нунцию в Берлине следующие инструкции: «Отправьте снова ноту министру иностранных дел (возможно, заказным письмом?) и дайте понять, что, если Святому Престолу более не дозволяется передавать свои жалобы правительству рейха через дипломатические документы, у него не остается иного решения, кроме как высказываться публично»⁵⁵.