«Я спрашиваю себя, разумно ли, чтобы в такие времена (еврейский вопрос, преследования и т. д.) Его Святейшество был представлен послом при немецком правительстве»⁷¹.

При этом ошибки, допущенные Орсениго, и распри, которые они вызывали, возможно, объяснялись постоянным огромным и настойчивым давлением, которое германское правительство оказывало на Церковь, и его уничижительным презрением к человеческим и христианским ценностям. Разве Орсениго не писал сам в Рим с тяжелым сердцем, что теперь у евреев не осталось даже теоретической возможности покинуть Германию и оккупированные страны, объясняя, что те, кто был крещен или имел иное гражданство, в некоторых случаях еще могли уехать, но даже для них это становилось все труднее? Разве тот же монсеньор не сообщал еще задолго до проблем, связанных с нотой, что нунциатура не переставала и никогда не перестанет оказывать помощь семьям, стремящимся получить сведения о своих близких? Не он ли рассказал жестокую правду о том, что для людей еврейского происхождения почти невозможно получить хоть какую-то информацию в берлинских министерствах? Все эти запросы наталкиваются на «нацистскую стену молчания». Это он писал, что многие немецкие священники продолжают помогать нуждающимся, пряча их или предлагая финансовое вспомоществование тем, кто пытался бежать. Но такие действия становились все более рискованными. Орсениго также взялся за перо, чтобы рассказать грустную историю заточения францисканца Одило Герхарда: по просьбе Орсениго, он отправился на пасторское служение в Краков, к немецкоязычным священникам и мирянам. Летом 1942 года за оказание помощи неарийцам, а именно за то, что он давал им деньги, отец Герхард был арестован и отправлен в Дахау. Орсениго попытался добиться его освобождения, но немцы захлопнули перед ним все двери.

И в то время как содержание посольства в Германии становилось для Ватикана невозможным, ситуация в странах, оккупированных нацистами и их союзниками, только усугублялась, прежде всего в Польше, где развернулась бесконечная череда беспощадных убийств католиков и продолжалось уничтожение всего еврейского населения.

Однако вернемся в Рим, к столу, за которым кардиналы обсуждали приемлемое решение. Кардинал Росси решил выступить повторно:

«Не стоит отвергать тихие и тайные дипломатические шаги, но следует также рассмотреть и публичные действия. Например, если бы в одной из своих блестящих речей Святой отец подчеркнул, что в некоторых странах Церковь подвергается преследованиям, а католики страдают. Что Святой Престол действовал, действует и будет действовать. Что, к сожалению, его выступления плохо воспринимаются, а шаги встречают противодействие. Не упоминая при этом имен, все и так поймут. А католическая пресса могла бы получить инструкции о том, чтобы уделить особое внимание этим заявлениям понтифика»⁷².