Облегченность в трактовке комедии Шекспира сказалась и на внешнем оформлении спектакля. В нем преобладает тот же несколько жеманный и принаряженный стиль, который еще недавно считался обязательным при постановках мольеровских пьес. Сами по себе интересные, удачно разрешающие проблему сценической площадки для спектакля с быстро меняющимися эпизодами, красочные, создающие впечатление простора и воздуха декорации В. Рындина в то же время по своей фактуре, линейным формам и комбинации цветов расходятся с темпераментным и острым текстом «Много шума из ничего». В них есть излишняя тонкость очертания и хрупкость формы. Две белые башни по бокам сцены, стоящие сразу за линией портала, похожие на кондитерские сооружения, серия маленьких арок, вырезанных из фанеры и поставленных на фоне голубого неба, — в этом оформлении можно легко и весело разыграть «Плутни Скапена».

В той же манере разрешена художником сцена маскарада. Пестрые китайские фонарики с причудливыми фигурами, нарисованными на светящихся стенках, шелка и бархат светлых тонов, смешные незатейливые маски — весь этот театральный ассортимент интермедии в духе «комедии дель арте» появляется на сцене. Шелестят тонкие ткани, еле слышно позванивают бубенцы; звучит тихая мелодическая музыка, а перед занавесом костюмированные персонажи разыгрывают изящные пантомимы, шепчут друг другу любовные признания, и Дон Педро проходит с Геро торжественной и чинной нарой.

Этот эпизод, как и многие другие в спектакле, поставлен режиссерами (постановка И. Рапопорта и М. Синельниковой) и художником с превосходным мастерством. Сцена заполняется движением, и действие окрашивается в романтический колорит. Но этот романтический эпизод, вообще характерный для спектакля, направлен не по адресу. Он предназначен для какой-то другой пьесы, в которой человеческая страсть говорит более сдержанным и скупым языком.

С большой остротой сделана знаменитая сцена в саду, когда веселящаяся компания «разыгрывает» Бенедикта, спрятавшегося в кустах. Здесь прорывается временами та безудержная и грубоватая веселость, которой любили предаваться шекспировские герои в счастливые минуты своей жизни.

Эта сцена по своему стилю и характеру напоминает эпизод с первым выходом Клюквы и Киселя в третьем акте. Образы этих комических персонажей принадлежат к числу наиболее удачных образов спектакля. И режиссер и актеры (Клюква — Шухмин, Кисель — Кольцов) нашли в них верный путь к комедийным персонажам Шекспира. Вместе со смехом, который они приносят с собой на сцену, у зрителя рождается уверенность в реальном существовании этих анекдотических людей. Буффонада и преувеличение не переходят в стилизацию, оставаясь в рамках реалистического приема.