С мастерством профессионального трансформатора он проделывает здесь же на сцене неожиданные превращения, с молниеносной быстротой меняя свой облик. Внезапно вицмундир повисает на нем, как на вешалке, его тело превращается в мешок с костями, лицо становится дряблым, с отвисшей кожей, и из сухих старческих губ вылетают со свистом отрывистые слова.

Странный персонаж возник из люка Малого театра в этот вечер. Он выскочил на современную сценическую площадку из прошлого, из той предреволюционной эпохи, когда на театральные подмостки выходили фантомы со страниц гофмановских повестей или с полотен Гойи, когда реальные люди превращались в картонные куклы, а восковые фигуры начинали говорить человечьими голосами. В ту пору фантасмагорические видения заполняли сцену и жизнь представала как нереальное и страшное балаганное представление.

Но вот пролог закончен. Под звуки флейты и бубенцов Тарелкин убегает за сцену. Задник с нарисованной дверью уходит под колосники и открывает внутренность холщового балагана с грубо сколоченным деревянным гробом посередине.

Так начинается в Малом театре представление знаменитой сатиры Сухово-Кобылина, трактованной как трагический балаган, как гротесковый фантастический фарс.

Мертвый мир паноптикума раскрывается перед зрителем. На сцене действуют персонажи с неподвижными масками вместо лиц и происходят невероятные события, возможные только на балаганных подмостках. Этот мир живет по своим особым законам. Здесь люди выходят из отверстий в полу или появляются как свора хищных зверей. Здесь штатские генералы носят жирные золотые эполеты, а прачки одеваются в роскошные, шуршащие шелком платья. Во всем подчеркнута нереальность происходящего, и позолоченные ступеньки, идущие от авансцены к бедной квартире чиновника Тарелкина, говорят о том, что все это — только сон, приснившийся автору, только театральное видение, возникшее перед зрителем на несколько часов спектакля.

Режиссеру А. Дикому, поставившему «Смерть Тарелкина» в таких приемах, нельзя отказать в талантливости. В спектакле есть художественная цельность и выразительность. Он сделан с темпераментом и с эстетической остротой. Но что за странная фантазия воскрешать в наши дни стиль символического театра, с его стремлением превратить реальные жизненные явления в фантастические кошмары! Давно прошли времена блоковского «Балаганчика» в Театре В. Ф. Комиссаржевской, давно истлели маскарадные лоскутья, в которые одевал Мейерхольд персонажей своих гротесковых композиций в Александринском театре и в своей петербургской Студии. И для чего нужно вызывать из могил восковых раскрашенных мертвецов с искаженными застывшими лицами? Они когда-то волновали воображение аудитории, но сегодня оказываются непонятными и нелепыми, возбуждая недоумение зрителя, даже искушенного по части сложных эстетических композиций.