Дальше в предисловии к первому номеру «Дружбы народов» сказано, что достижения культуры стали доступны народам СССР только после 1917 года, когда произведения великого русского национального поэта Пушкина были переведены на языки национальных меньшинств, а их литература – на русский. В список национальных писателей входят: Шевченко, Шолом-Алейхем, армянский поэт и переводчик О. Туманян (1869–1923), Г. Низами – персидский писатель XII века, который в сталинский период был объявлен азербайджанским, и Новаи, поэт и философ XV века, живший на территории сегодняшнего Афганистана[256]. Переводы произведений национальных литератур в СССР находились в русле русоцентризма советской культурной политики, поскольку официальное признание важности той или иной национальной литературной традиции приходило только после переводов на русский. Какие именно произведения «заслуживают» перевода, решалось в Кремле. Как пишет Ш. Маркиш, в СССР создали «имперско-российскую культуру, беспрерывно вбирающую все лучшее (доподлинно или конъюнктурно – в данном контексте не имеет значения), что рождают провинции» [Маркиш 1994: 202]. Русский не только способен был создать или убить литературу нацменьшинства. Составители «Дружбы народов» далее утверждают, что русская литература – это «начало общечеловеческой литературы». Русский – не такой, как все другие отдельные конкретные языки, он представляет собой универсальную ценность. Русская литература служит образцом для всех других национальных литератур, поскольку участвует в создании универсальной человеческой культуры, служит необходимым противоядием от постоянной угрозы национального разобщения, преодолевает преграды между историческим прошлым и прогрессивным настоящим. В этом контексте перевод выполнял идеологическую функцию преобразования и размежевания так называемых культур нацменьшинств Советского Союза, показывая, что они сопоставимы с русской культурой, но все же ей не равны.
В 1930-е годы также произошел важный сдвиг в практике перевода. Верность оригиналу была объявлена буквализмом и формализмом и замещена доктриной «социалистического реализма», то есть переписывания оригинала с марксистских позиций. Однако даже в тогдашней русоцентрической обстановке видные теоретики перевода отстаивали важность сохранения национальных отличий в русскоязычных вариантах произведений литературы нацменьшинств. Чуковский ратовал за «максимально точное воспроизведение оригинала» и порицал то, что называл «шовинизмом» русификации текста – причем это происходило тогда, когда «русский шовинизм» более не считался грехом, а, напротив, был объявлен добродетелью[257].