«Ключевой посыл» антиеврейских кампаний конца 1940-х годов состоял, согласно Вейнеру, в том, что «еврей оставался вечным чужаком внутри национального тела» [Weiner 1999:143]. Кампания по борьбе с космополитами особенно важна в связи с ролью евреев как эмиссаров русской культуры, поскольку по ходу ее евреев заклеймили как опасных и нежелательных чужаков в советском обществе.

В 1945 году Сталин заявил, что русский народ «является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», и с этого момента «космополитизм» стал словом оскорбительным, по сути, синонимом всего нерусского, в том числе западной культуры, технологии и науки. В СССР развернули кампанию демонизации космополитизма, который трактовался как «реакционная буржуазная идеология, проповедующая отказ от национальных традиций и культуры, патриотизма, отрицающая государственный и национальный суверенитет» (Большая советская энциклопедия, 1969–1978). Космополитизм считался «низкопоклонством перед западом». Литературные журналы, театральные постановки, отдельные произведения и авторы, в том числе Ахматова и Зощенко, объявленные недостаточно прорусскими, попали под удар пропагандистской кампании, получившей название «ждановщина» по имени ее инициатора А. А. Жданова. В итоге слово «космополит» стало прицельным оскорблением в адрес евреев, которые считались особо опасными космополитами из-за их связей со всемирным еврейским сообществом и якобы недостаточной преданностью русской культуре. Фадеев обвинил Нусинова, известного специалиста по русской и еврейской литературе, в том, что, анализируя творчество Пушкина (в книге 1941 года «Пушкин и мировая литература»), он придает слишком большое значение европейскому измерению величия поэта[265]. Нусинов был арестован в 1949 году и умер в заключении.

Еврей как чужак – основной тезис конца 1940-х – вновь зазвучал по ходу судов над литераторами в 1960-е. В 1964 году поэта И. А. Бродского осудили за «тунеядство», то есть за отсутствие постоянного официального места работы. Основанием для законодательства против тунеядства было марксистское кредо «кто не работает, тот не ест». Бродский был сотрудником географического института, не получил высшего образования ни по литературе, ни в какой-либо иной области, не являлся членом Союза писателей, не отслужил в армии и время от времени делал переводы по договорам. Он не смог доказать, что его поэзия санкционирована официально; судья задал ему вопрос: «А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?»[266] На суде всплыл вопрос о переводе и проблеме установления авторства: Бродского обвинили в присвоении чужого труда, поскольку он использовал подстрочники при переводе сербских и польских текстов, которые потом литературно обрабатывал. В суде использование Бродским подстрочников – стандартная практика – было истолковано почти как плагиат. Бродского признали тунеядцем и приговорили к пяти годам высылки, во время которой он работал в колхозе. Как поясняет Д. Бетеа, сам Бродский видел причины своего ареста в том, что он был чужаком во всех отношениях: «Так вышло, что во мне сочетались два самых подходящих свойства: я писал стихи и был евреем»[267].