Судья Шук прервал речь:

– Ваше время истекло, мистер Римус, но я позволяю вам говорить до 15:30.

– Благодарю вас, ваша честь.

Но Римус по-прежнему с трудом сохранял связность повествования. Вся большая семья Имоджен “пользовалась благосклонностью обвиняемого”, и потому они могли разворовывать его имущество. Сам он, обвиняемый Джордж Римус, в своей жизни жертвовал как принципами ради коммерческой выгоды, так и коммерческой выгодой ради принципов. Вероятно припомнив грандиозную новогоднюю вечеринку в канун 1921 года, вечер, когда он напрасно прождал визита верхушки общества Цинциннати, он обратился к Тафту:

– Таковы принципы, которым обвиняемый следовал всю свою жизнь, и я хочу, чтобы вы, Чарльз Тафт-второй, поняли, что если бы обвиняемый был вашим соседом, то он бы не скомпрометировал государственного обвинителя.

– У вас осталось пять минут, – предупредил судья Шук.

Римус повернулся к присяжным и исторг финальный призыв, обращаясь к дюжине мужчин и женщин, как будто кроме них здесь никого больше не было:

– Пускай каждый из вас вернется домой с чувством удовлетворения. Я, обвиняемый, не ищу сочувствия, ни в каком виде, ни в какой форме; если вы, друзья, чувствуете, что по долгу службы, как члены жюри присяжных, вы, кто имеет власть даже бо́льшую, чем президент Соединенных Штатов, должны признать виновным или невиновным этого человека, если вы чувствуете, что он должен быть казнен электрическим током, исполняйте свой долг не колеблясь; а сам обвиняемый не дрогнет.

Он сделал несколько медленных шагов, заглядывая в глаза присяжным. Была весьма высокая вероятность, что в золотую пору “Круга” друзья, родственники и соседи этих присяжных работали на Римуса и получали неплохие деньги. Они знали немецких пивоваров, которые вынуждены были закрыть свои предприятия, и были свидетелями преследований немецких граждан. Они понимали Римуса, а он – их, на том языке, на котором Чарли Тафт никогда не говорил.

– Обвиняемый стоит перед вами, защищая свою честь и священную неприкосновенность своего дома. Обвиняемого судят именно за это, и если это убийство, покарайте его… Большинство из нас пережило суровые лишения, и когда вы удалитесь выносить вердикт, помните, что самое святое, самое прекрасное и самое ценное, что есть у всех нас, это наша семья, наши потомки, наш дом. Я благодарю вас и желаю вам счастливого Рождества.

Поклонившись, он вернулся за свой стол. Общее чувство разочарования охватило собравшихся. Зрители озадаченно переглядывались. Куда подевался тот рыдающий, стонущий Римус, которого с таким нетерпением ожидали? Где же потасовка с Тафтом, вмешательство шерифов? Вопли, падения в обморок, припадки столь эффектные, что пришлось бы останавливать заседание? Римус подписался на две различные роли, которые в итоге не сумел сыграть. “Лишь в самом конце почти двухчасового выступления вопящий, подпрыгивающий, расхаживающий туда-сюда Римус сумел хоть как-то связать отрывочные фразы в некую последовательную мысль”. Репортер “Цинциннати инквайрер” жестко резюмировал, что Римус “сел в лужу”.