***

Здоровье лорда шло на поправку столь стремительно, что на следующей неделе Гаррисон позволил принимать гостей.

И уже в понедельник дом на Беркли-стрит превратился в филиал закрытого клуба «Тристан».

Гости приходили по одному, вели чинные беседы с милордом и вашим покорным слугой, задавали вежливые вопросы с таким видом, точно ответ их не интересовал совершенно, сидели ровно столько, сколько дозволял этикет, чопорно прощались и уходили, уступая место новым посетителям.

Гости приходили до того именитые, что руки сами тянулись к лучшим костюмам, а разум бунтовал при мысли, что все-таки придется облачиться в смокинг. Я не умел носить смокинг, да и не хотел, но тон здесь задавал не я. Мистер Фариш диктовал свои условия, и с мнением дворецкого с Беркли-стрит приходилось мириться даже принцам крови.

За два дня мы приняли семнадцать посетителей, прерывая великосветский кошмар неизменной прогулкой и сном в строго отведенные часы; герцог Веллиртонский пил с нами чай, барон Донерти – обедал. С бароном был пропущен фоторепортер, сделавший пару снимков для светской хроники.

На этом с официальными визитами, призванными порадовать больше прессу, чем больного лорда, было покончено, а вечер среды неожиданно вылился в нашествие.

Мистер Фариш не препятствовал, он отлично изучил привычки милорда и знал все его слабости, которым неохотно потакал. Мистер Фариш не настаивал на смокинге и даже на официальном костюме, за что я был ему безмерно благодарен.

Вернулись давешние посетители, и герцог, и барон (уже без фотографа!), а с ними многие другие, и был подан ужин, и открыты снукерные столы, и ловкие лакеи сновали с подносами, обнося гостей вином и закуской.

Я воочию увидел картину, нарисованную когда-то Мак-Фениксом, я увидел оживший, вспомнивший свое предназначение огромный дом, полный света, музыки, веселых живых лиц. Здесь больше не было чинов и званий, не было условностей высшего света, но были университетские приятели, и звучали не титулы, а старые оксфордские прозвища, вызывавшие порой всеобщий смех.

То, что я оказался принят в эту странную семью, – целиком заслуга Курта. Я не знал их и поначалу робел, но они были наслышаны, проинформированы, что я раздумываю над работой в «Тристане», и считали дело решенным. Меня засыпали вопросами о здоровье Курта, на этот раз искренними, неподдельными, потом потащили к столу и всучили кий.

Играть пришлось с самим Веллиртоном; лорд был хорошим игроком, но я интересовал его гораздо сильнее снукера, чем без зазрения совести воспользовался и выиграл с разгромным счетом.