– Почему ты не сказал? Развлекался?

– Дурак! Думаешь, это просто? Ты теперь не будешь дружить со мной, Джимми?

– Чёй-то? Сдурел, дылда очкастая? А с кем я тут буду, по-твоему, дружить? И ты учти, Мери, ну, она просто дура, и пусть мечтает там, о чем хочет, но вовсе ты не ее принц, ты – мой принц, мой собственный, и никаких девчонок нам не надо, понял?!

– Понял. Как скажешь. К морю поедем?

– Спрашиваешь!

Фотография. «Гэб мастерит кораблик».

Свой первый кораблик он сделал для меня. По моему рисунку. На память.

Меня разбудил звонок телефона. Мобильный надрывался мелодией, поставленной на Слайта, снова и снова, а я все никак вынырнуть не мог из омутов собственной ненадежной памяти. Я лежал в обнимку с альбомом и тупо смотрел на телефон, пока в дверь не начал долбить Метвин, обеспокоенный тем, что я не беру трубку.

Фотография. «Черный день для Гэба».

Двое ребят, рука в руке, действительно в черном, возле церкви.

Мы обручились?

Церемония подходила к концу. Нас тоже позвали, бабушку, Мери, меня, мы были родичи, куда ж без нас. По случаю церемонии мне прикупили костюм, на сестре было кремовое воздушное платье, даже бабушка приоделась, но праздника не было. По церкви постоянно летели шепотки и кряхтение, Мери корчила недовольные рожи:

– Не так уж и хороша, подумаешь! И вообще, куда все смотрят, она школьница!

– Мери, ей восемнадцать.

– Все равно, бабуль, ну это же неприлично!

Неприлично! Это слово звучало в церкви даже чаще имени Господа.