Итак, остаётся один вариант. Прости, Берта, я не вижу иного пути. Дамблдору нужно было сразу сделать вместо тебя «пластилин» и не мучить живое существо. Нужно только провернуть это так, чтобы…

— Я и имя ему уж дал, — закончил Хагрид. — Норберт!

— Он… — Рон вгляделся в яйцо и заорал: — Хагрид, яйцо дёргается!

— Да не могёт того… Рано ж ему ещё…

Рыжий вытянулся вперёд, чтобы разглядеть феномен поближе, смело опёрся на решётку… Заорал благим матом, отдёргивая ладони от раскалённого металла, махнул рукой, поскользнулся и… вывалил на яйцо пару литров кипятка из чайников.

Огонь погас. С мерзким визгом зашипела вода, испаряющаяся с раскалённой скорлупы. Горячо натопленная сухая сауна превратилась в русскую парную после только что поддатого жарку́ — в ней ничего нельзя было разглядеть.

Невилл, по-моему, сомлел окончательно. Рон орал. Хагрид орал ещё громче. Мы с Финниганом благоразумно сидели на местах и не двигались — затопчут сослепу.

Может ли раскалённому яйцу повредить резкое охлаждение, я не знаю, но на самотёк дело пускать не стал. Зародыш в яйце — уверенно мёртв. И, каюсь — «Скользкой пол» рыжему устроил я, вместе с дёргающимся яйцом. Помните шутейский сборник? Вот и пригодился.

Хагрид оперативно разжёг огонь с сухого края очага, перенёс яйцо туда, тщательно его осмотрел. Делал он это, непрерывно костеря косорукого Уизли, который тоже не молчал, завывая с обожжёнными руками.

Ничего, Рональд, это тебе не Снейп. Заклинание первой помощи не наложит и мазь от ожогов не выдаст. Хагриду дракончик важнее. Можешь наглядно сравнить и почувствовать разницу.

Ох, чую, будут у нас ещё проблемы с этим лесником. Натерпимся от его милых зверушек. Будет это трёхметровое дитятко тащить в дом каждую огненную гадюку, каждого подраненного акромантула и болотную склопендру…

— Скорлупа цела вроде, — прогудел лесник. — Да не ори ты, неслух! И так еле не убил его. И вообще, ребятня, идите-ко на обед отсель. И этого ревуна до дохтура доволоките. И Невилла тудой жеж, а то ши сумлев совсем…

* * *

Тихо за воротами замка после комендантского часа. Тихо и темно. Солнце окончательно закатывается к восьми вечера, уличных фонарей за стенами отродясь не было, «вечных» факелов тоже не держат. Бери масляный фонарь с собой, зажигай «Люмос» или иди впотьмах, ломая ноги о предгорный ландшафт. На первых двух путях тебя быстро обнаружат по твоему же собственному фонарю и отправят спать с позором и немалым штрафом; ну а на третьем себя обнаружишь ты — громкими криками боли с перспективой поспать в больничном крыле, всю ночь удерживая клизму с «костеростом».