- Давай, расхнычься, тля! Распусти нюни, как это умеешь. Давай, сука! - разошелся Щепа и в злобном азарте ударил по толстым прутьям - преграда даже не дрогнула. Тут здоровому Авосяну не удалось бы добиться большего эффекта, куда тщедушному арестанту. Только ладони отбил и еще больше раззадорился.

- Ы-ы-ы, - протянул Щепа, состроив плаксивую физиономию, - дяденька плохой, дяденька меня обижает, ы-ы-ы, ы-ы-ы.

Пацаненок шмыгнул носом раз, другой и издал тоненький звук, совсем не похожий на грубое мычание приставалы. Скорее на тоненькое «а-а-а».

- Реви, реви, сука! – довольный Щепа снова хлопнул ладонями по решетке, обернулся к нам: мол, смотрите, какой я молодец, устроил бесплатное развлечение.

- Не мельтеши, сядь на место, - бесцветным голосом произнес старик, не сподобившись даже открыть глаза.

- А чё?

- Сел, я сказал! – неожиданно мощно рявкнул старик и Щепа нехотя послушался. Засунул руки в карманы и вихляющей походкой направился к нарам.

- То нельзя, этого не делай, - донеслось до ушей возмущенное бормотание, - и чё, сидим здесь, как мокрицы в банке.

Тоску Щепы можно было понять: в камере нечем было заняться. Спи, сиди, ходи из угла в угол, а если надоело, снова спи – вот и все развлечения. Здесь даже время утратило былой смысл. Окон нет, часов нет, неба не видно, и ты не понимаешь ночь на дворе или день, спать тебе или наустпила пора завтрака. Пожалуй, еда оставалась той единственной отметкой, на которую можно было ориентироваться.

После второй кормежки сморил сон. Свернувшись калачиком на своей половине нар, закрыл глаза и провалился в сладкую дрему. В сознании мелькали расплывчатые образы из детства. Катаюсь на велосипеде по потрескавшемуся асфальту, слышу голос покойной бабушки, зовущей со двора обедать. И вот уже пью горький кофе на кухне, а рядом стоит Светка – халат на распашку, демонстрирует соблазнительные изгибы тела.

«Нравлюсь», - произносит она одними губами.

- Нравишься, - отвечаю я, а разве может быть иначе. Привычно тянусь, пытаюсь обнять за талию, но она вырывается, со смехом убегает. Оборачивается и я понимаю, что никакая это не Кормухина, а Ловинс. Девушка с греческим профилем вдруг резко останавливается, упирает руки в боки.

- Воронов, ты что себе позволяешь?

Пытаюсь оправдаться, объяснить, что все это сплошное недоразумение. И вовсе я не гнался за ней, и уж точно ничего такого не имел в виду, но девушка слушать не хочет. Щелкает меня по носу и гнусавым голосом сообщает:

- Получай!

- Кать, да ты чего.

- Еще! – очередной щелчок.

Пытаюсь закрыться от ловких пальчиков девушки, а до ушей долетает растянутое: