Десятки тел вращались в воздухе, словно в невесомости, вокруг Дэвана, тянулись к нему словно к Солнцу. Никто не мог справиться с притяженьем, тела всё прибавлялись и прибавлялись, затягиваемые невидимой силой со всей территории битвы. Кровь из их ран, естественных отверстий и пор, покидала их тела, нитями и каплями устремлялась к новому хозяину.

Лишь только Франк, с лицом серым и перекошенным, и видом Атланта, державшего на плечах небо, с невероятными усилиями переставлял ноги, сжимая в руках причудливое лезвие. Тончайшие линии невидимой ранее татуировки, покрывавшей лабиринтом каждый миллиметр его кожи, тлели и мерцали. Он горёл заживо, но шёл к своей цели.

Вот он весь покрылся огнём, ещё похуже Бенисио, последняя линяя его защиты пала, он прошёл ещё несколько шагов, упал на колени, его ослабевшие руки выпустили оружие, и он воспарил вместе со всеми.

Из крови собиралось новое тело, лучше того, что дал Дэван. Четыре пары багровых крыльев освободили его, как из кокона и он поднялся во весь рост. У него больше не было рта, лица и глаз, они стали не нужны, ведь он видел всем своим естеством. Он оставил руки и ноги, но сделал их и остальное тело более многомерным. Пасть, неплохо служившую ему, он разместил на своей груди.

В этом теле над ним больше не властвовали законы смертных, и он начал пробуждаться по-настоящему. У него всегда был материал, чтобы построить дверь. Его тело. Теперь он почувствовал, каким маленьким жучком был Дэван, и каким тесным был его сосуд. Кровь всё стекалась к нему, и он рос, собираясь окончательно стать прекрасной бабочкой. Время растянулось, движенье вокруг практически остановилось, и наконец, его мысли стали нестись с комфортной скоростью.

Но вдруг в этом механизме, наконец-то выстроившимся и заработавшем как часы, появилось нечто отличное, почти такое же быстрое, как его сознание. И если бы у нового тела остались глаза, он бы инстинктивно зажмурился. Он увидел солнце, медленно расцветающее в танце кровавых пятен. Притяжение и его сила над ним были не властны. Оно приближалось, всё сильнее заливая пространство своим светом и свет этот начал причинять боль.

Он попытался укрыться от него крыльями, но свет проникал и сквозь них.

— Хватит! — услышал он голос, подобный грому, переплетающемуся с течением рек. — Это не твоё!

Он вдруг потерял власть над притяжением. Ледяная рука пробила его грудную клетку, вошла словно нож сквозь красное масло, достигла его многогранного сердца, преодолела его, словно оно и не было кристаллом, и схватилось за что-то внутри.