Зелёный шарик Анахаты, точка, где сходилось его сердце и чувства, под кончиками ледяных пальцев треснул, взорвался и разлетелся на сотни маленьких осколков.

Он услышал звук.

Звон, как от разбитого стекла, переходящий в мощный удар громадного колокола, становящийся всё ниже и ниже, вибрацией и теплотой расходящийся во все стороны от его тела.

А за ним он не услышал ничего.

Тишина его оглушила. Он замер, боясь шелохнуться и нарушить это невероятное чувство. Чувство облегчения.

— Это не твоё, — повторил голос, но в голосе этом не было звука, лишь лёгкий ветерок.

Он больше не мог управлять кровью. Яркое солнце перед ним тускнело. Внутри него, словно в остывающем и краснеющем коконе он увидел лицо. Лишённое волос, обтянутое серой кожей, по своему красивое. Мгновение назад оно было перекошено от злобы и ненависти, и теперь разглаживалось, словно вода только что проглотившая камень.

Его новое тело снова стало податливым и текучим. Капелька упала на пол и устремилась назад, туда, откуда он её взял. А он всё боялся пошевелиться, нарушить мир, в котором его на части не рвут грохот и крики.

— Ты не должен был приходить сюда. Как и я. Мы здесь лишь случайные гости.

Её голос не нарушал тишину. От него веяло чем-то, для чего он знал название, но что не мог уместить в голову и принять существование подобного понятия.

Покой.

— Ты не должен был вести себя так и разрушать всё вокруг. Но ты лишь ребёнок, который потерялся и который не смог увидеть.

— Что… это? — без слов спросил почти переродившийся бог. Яркое солнце почти затухло и теперь чернело, переходя в оттенки цветов, что были темнее, чем тюрьма, откуда он сбежал.

— Тишина, — ответила ему Уна. — Ты проделал большой путь. Но твоё сердце было поражено ненавистью и болью. Я открыла его, чтобы ты увидел. Первый раз — вдохни свободно.

Он подчинился. Его распадающееся тело уже и так кричало об этой необходимости. Осторожно и боясь разрушить дар, он втянул воздух, с хрипом и болью. И выдохнул.

Легко.

— Я не понимаю.

— Ты не виноват. Легко потеряться в этом шуме. Не заметить звук истины. Не понять, что всё вокруг было создано из любви. Даже боль, которой ты вынес так много. Сначала нужно познать её… и только потом любовь. Только так можно увидеть. В мире должны быть цвета, иначе он не имеет смысла…

От её пальцев и ладоней, что были в его груди, он вдруг ощутил не только спокойствие. Тысячи переливающихся холодных игл страха, и лезвие боли, медленно продирающиеся сквозь нутро.

— Да. Ты сделал мне больно, — её голос дрогнул. — Ты чуть не убил то, что мне очень дорого. И мне очень страшно. Потому что, если ты раздавишь меня как букашку, то раздавишь и остальных. И я снова потеряю его. Но… боль и страх с нами всегда. Нельзя, чтобы они ослепляли нас. Я прощаю тебя. Ты не злой. Момхак, нарекаю тебя.