Когда качели достигли зенита, инерции их хватило, чтобы ножки вырвались. Их движение вдруг прекратилось, Лиама выбросило, ударило о землю, он не успел ничего понять и почувствовать боль. Конструкция накренилась и упала на него сверху.

Хорошо, что он потерял сознание и не запомнил крик матери. Удар пришёлся ему на затылок, лишь чудом он не погиб на месте. Скорая ехала невыносимых двадцать минут. Реаниматолог подумал сперва, что маленькая голова лопнула от нагрузки, так всё было залито кровью и так страшно смотрелись разъехавшиеся куски кожи. Он подумал, что ничего не сможет сделать, и первые несколько минут лишь изображал работу, потому что не мог вынести взгляд матери и не хотел слышать её причитаний и обвинений. И лишь когда маленький Лиам вдруг издал судорожный вздох, он взял себя в руки и начал делать своё дело.

Лиам снова был в той палате, только что очнувшийся, маленький, напуганный таки, и не понимающий, где он, и что происходит. Мама была рядом, её лицо было бледным и тревожным. На нём ещё не отобразилось осознание того, что теперь всё будет хорошо. Она почти не спала и не ела, провела в больнице восемь дней, не отходила ни на шаг, пока её рёбенок был в коме.

Её руки обнимали очнувшегося Лиама, она шептала: «Мой малыш! Всё теперь будет хорошо! Ты жив! Малыш мой! Ты со мной!», её волосы падали на лоб, и он, наконец, вспомнил её запах и её лицо.

Мама.

— А ты куда собрался?! — кто-то грубо перевернул его и оттащил от камней, что впивались в живот. Перед глазами осталась лишь полоска света и обрывки знакомого голоса. — Твоя смена закончится, когда я скажу, агент Гадот! Сейчас вколем тебе консервантик и поедем. Вот так. Не забывай дышать, и делай это почаще, мать твою! И зрачки свои собери в кучу, смотреть на тебя страшно. Не изображай мне тут агонию! Агония — это мои отношения с женщинами. Я буду качать тебя, и держать в этом гадюшнике, пока не придумаю тебе хотя бы достойное оскорбление, вместо твоего тупого англосаксонского имени, для которого даже рифмы обидной не существует, хренов ты наркоман! Давай же, щенок, дыши, я с тобой ещё не закончил! Кто будет меня терпеть? Мне теперь нужно два человека, твою мать! Или хотя бы один разговорчивый. Медик! МЕДИК!

Голос Йована становился всё менее различимым, Лиам отдалялся от своего тела и от всех этих ощущений. Падал в колодец, полный тёмной и мутной воды. Мысли вязли, спутывались в клубок, их всё тяжелее было хватать за хвост и вытягивать на поверхность. Больно не было, только кто-то давил на его ребра со всей силы и было слышно внутри, как они трескаются.