Кинулся к телефону Степан Петрович звонить другу, ночь — квартира не ответила. Дежурный по отделу сообщил — начальник уехал в Паратов. Снова выбежал Матушкин во двор, осмотрел сарай: телега, крыльцо, сохи, бороны на месте. Так же вращается зловещее колесо, ничего не тронуто. И надо бы вызвать немедленно наряд милиции, да остановило что-то директора, плотно запер ворота, решил подождать дня.

А когда приехал Павел Илларионович и рассказал ему все как было Матушкин, покачал головой Пухов, сказал:

— Очень это все подозрительно. И наряд ты напрасно не вызвал. Будем ждать.

А чего ждать? Не сказал.

О, великое таинство людей, образовавших круг! Не в заставленных металлическими больничными стеллажами и сияющими морозной эмалью электроникой кабинетах проводили большую часть своего рабочего времени двимовцы. Напрасно целый день надрывались телефоны, бесшумно загорались и гасли разноцветные лампочки на пультах, напрямую соединенных с другими городами, — сотрудники, как правило, были не здесь. Лестничные площадки, закоулки около туалетов, уютные холлы, которыми кончались коридоры, — вот места, где бурлила мысль и где обсуждались важнейшие вопросы. Именно здесь спорили об отсутствии границы между голубым Пикассо и розовым, обсуждали новые марки автомобилей «Волво» и «Лейланд», а также вероятные даты жизни Будды. Прослеживали влияние итальянского маньеризма на немецкую живопись семнадцатого века и немецкого автомобилестроения на Швецию. Тут можно было почерпнуть сведения о даосизме, о философских взглядах Ауробиндро Гхоша, — о форкамерном зажигании и о безрамных кузовах с лонжеронами. Говорили о технике Ороско, о значении слова «катарсис», о деревянной скульптуре Перми и о правомерности применения математической статистики для определения износа шин. Тут между десятью затяжками люди узнавали больше, чем за годы пребывания в институте. Непонятная и парадоксальная страсть выплескивать свои знания не на страницы тетрадей, которые завхоз выдавал всем сотрудникам для написания плановых работ, а просто так, перед случайными слушателями, господствовала здесь. И напрасно потом листали страницы знатоки даосизма и «розового» Пикассо, разыскивая в своих тетрадях парадоксальные объяснения и блестящие выводы, так необходимые для написания отчета по теме, — увы! — конец полугодия приближался, и каждый раз лакуны в тетрадях наспех заполнялись случайными, наскоро переписанными из чужих книг фразами. Трудно, ох как трудно вести научную работу в отмеренные суровым распорядком дня часы! И грезились сотрудникам секторов ровные дорожки афинского сада, по которым, едва слышно хрустя песком, много веков назад разгуливали люди в белых хитонах, ведя между собой неторопливые беседы, гуляли и ничего не писали в коленкоровых гнусного вида тетрадях и не правили ночами труды, отпечатанные машинистками на листках, которые еще надо пронумеровать и снабдить примечаниями.