Пораженный Глиняный не сказал парню, что такой двигатель уже пытаются много лет сделать хитроумные немцы и трудолюбивые японцы. Пораженный, он понял, что сама судьба посылает ему этого парня. На другой же день рабочий Кулибин покинул гараж, чтобы занять вакантное место инженера за крошечным столиком в том же кабинете, где сидели его новый патрон и Песьяков. Впрочем, вскоре он устроил себе в подвале мастерскую и продолжал там свои изыскания, пытаясь догнать уже преуспевших к тому времени немцев и японцев.

Но и собиратель фольклора, который за все годы службы в институте выбрался всего только два раза в сокровищницу частушек и попевок — Псковскую и Архангельскую области, быстро сообразил, что неограниченная изобретательность Кулибина может сослужить службу и ему. Однажды, когда Глиняный уехал в отпуск, он попросил Костю сконструировать прибор, который бы сам сочинял частушки.

— Но ведь это электроника, без нее ничего не сделаешь, — робко возразил молодой механик. — А я электронику не знаю.

— Ну что тебе стоит? — настаивал Песьяков. — Если бы не нужда, не обратился. Почитай литературу, ты ж голова!

Костя вздохнул, отложил в сторону заготовки к двигателю (его уже увлекла новая мысль — сделать не боящийся нагревания мотор, которому не требовалось бы охлаждение) и пошел в институтскую библиотеку.

— Синтезатор, — сообщил он через неделю Песьякову. — В электронике штука, которая сама что-то сочиняет, называется синтезатором.

— Давай, давай, навались. Если нужно, оставайся по вечерам. Жми! — требовал фольклорист.

Дело пошло на лад, когда он раздобыл Косте музыкальный прибор, который используют в эстрадных ансамблях. Присоединив его к институтскому компьютеру и введя в его память несколько тысяч частушек, которые раздобыл его решительный заказчик, Костя соорудил, наконец, машину.

День, когда он нажал на клавишу и похожее на маленькое фортепьяно устройство, пожужжав, написало на голубом экране: «Милый мой, милый мой, проводи меня домой!» — стал великим днем. Для Песьякова сразу отпала необходимость длительных и дорогостоящих поездок, ночевок в дымных, прокуренных избах, томительных ожиданий на автобусных остановках и на посадочных, не приспособленных для пассажиров, авиационных площадках.

— А если я? — спросил он и неуклюже ткнул пальцем в другую клавишу.

Прибор снова пожужжал и написал: «Инский нож советской стали, он блестит, как серебро».

— Ерунда какая-то, — обиделся Песьяков. — Что еще за «инский»?

— «Финский», — объяснил Костя. — Понимаете, мы с вами ввели в память русские частушки, а в исконно русских словах буквы «ф» не бывает.