Отец уже спал. Он спал на стуле, вытянув ноги и далеко отбросив назад голову. Костя бережно перенес его на кровать.

Если умудренные опытом посошанцы сразу же обратили внимание на бесплотные фигуры, которые снова стали появляться на улицах и бродить в окрестностях города, то беспечные паратовцы этих фигур попросту не заметили. Так, никто из них не обратил внимания и на странно одетого мужчину, который, появившись у бетонной стены автомобильного объединения «Паратовтранс», пересек дорогу невдалеке от ворот, где стоял готовый отправиться в выгодный южный рейс мощный автомобиль «КамАЗ». Не удостоив автобогатыря вниманием, человек прошел к берегу реки и узкой полузаглохшей тропинкой поднялся к известняковым скалам. Здесь он уверенно нашел вершину и там около заросшей травой развалины присел на камень. Был он в кафтане, перепоясанном красным кушаком, ворот стоячий, отделанный красным бархатом, сапоги мягкие, разрезанные, с отворотами, из-под разошедшегося на коленях кафтана видны зеленые плисовые шаровары, на голове островерхая, загнутая назад шапка, рядом брошенная на землю сабля. Он сидел, уперев ноги в побитую желтую траву, редкие чайки, подрагивая серыми с белым крыльями, кружились над ним. Казалось, мужчина задумчиво смотрит на них, но, странное дело, когда одна из чаек приблизилась и, пролетев низко над самой землей, едва не задела крылом его лица, мужчина даже не моргнул — не была ли для него птица прозрачной? Так же не обратил он внимания и на самоходную баржу небывалого для этих мест размера, которая совершала свой первый рейс из города на Неве на юг к морю, где на знаменитом двенадцатифутовом рейде должна была встретиться с судами, которые будут сопровождать ее в опытное, тоже первое плавание по бурному, хотя и не так уж и большому морю, в город, к которому в этот момент были устремлены мысли сидящего.

Да, город представлялся ему совсем не таким, каким увидят его матросы и капитан самоходки — без многоэтажных домов и фабричных труб. Представлялся он ему маленьким, пыльным и солнечным, с пестрым, огромным базаром, коврами, расстеленными прямо на земле, горами золотистых дынь у каменных известковых стен. С вереницами верблюдов, медленно бредущих по узким кривым улочкам, мимо домов, которые выходят на эти улицы глухими, без окон, стенами, с криком муэдзинов на тонких, устремленных в небо башнях, дымом от еды, приготовляемой тут же на улицах, и вонью испражнений людей и животных.

Видел он этот город и, судя по лицу, тосковал по нему. А может быть, тосковал он по всем городам, в которых был? По двум рекам и двум морям, по которым плавал. По сожженным селениям, тонущим кораблям, коричневым дымным струям крови в воде. Не видел человек с саблей, брошенной у ног, ни дымного белого города на горизонте, ни серой змеи-дороги, по которой подъезжал в это время к Паратову красный автобус, ни голубой металлической птицы в небе, которая, оставляя после себя едва заметный белый след, снижалась, высматривая аэродром. Не видел и юношу, который, повторяя его путь, поднялся на скалу, побродил, отыскал в траве остатки разваленной часовни, поднял красного камня кирпич, постучал по нему ногтем и, удивившись звону и крепости его, не положил назад в траву, а оставил кирпич в руке.