Стремительно вышла из обитой дерматином двери Виктория Георгиевна, небрежно бросила: «Если будет звонить Пармен, передайте, буду через час», — кинулась записывать это в толстый блокнот Филумена Мортурановна, вздрогнула и потекла прочь от дверей следом за директором когорта подчиненных.

Да, институт был готов встречать столичных и иностранных гостей: парадная лестница застелена ковровой дорожкой с малиновыми и зелеными полосами, на площадке каждого этажа кадушки с принесенными из городского ресторана пальмами, в холле напротив буфетной на стенах четыре картины местных художников, взятые на время с выставки «Весенний Паратов». Правда, поморщилась имевшая тонкий вкус директор при виде этих картин, не то еще она видела в галерее Уффици в Италии и на персональной выставке Пиросмани в гостеприимном Тбилиси, но что поделать, не родились еще в Паратове свои Пиросмани и Леонардо. Только спросила, показывая на полотно, где тащили что-то из воды два сизо-зеленых человека в резиновой спецодежде:

— Кто это?

— Труженики голубой нивы, — объяснил всезнающий Песьяков, которому, кстати, и было поручено отобрать и привезти картины. — Суровый реализм.

— А-а, — сказала директор и, тяжело вздохнув, проследовала мимо.

Поскольку собственный ее кабинет располагался на третьем этаже, то и начала она обход с него, прошла по комнатам литературоведов, где на стенах над чисто прибранными и как-то сразу опустевшими столами сиротливо переглядывались Добролюбов, Гоголь и Демьян Бедный.

— А почему только они? — озабоченно спросила Виктория Георгиевна, увидев шестой раз подряд их лица.

— Других не было. Взял полсотни, — объяснил завхоз. — Был еще хирург Пирогов, но я подумал, что он не впишется...

Ничего не ответила ему Беллинсгаузен и только, входя в очередной кабинет, старалась больше не смотреть на стены.

В буфете все уже блестело и лучилось, и хотя полки холодильника были пусты, тот же завхоз уверил, что бутерброды будут не хуже, чем в исполкоме, а молочные продукты в самом широком выборе.

Постепенно спустились в подвал, где ткнулись было в комнату, где должен был трудиться над будущим мотором Костя Кулибин, но дверь оказалась закрытой. Снова поднялись на первый этаж, порядком устали и, наконец, остановились около двери, за которой хранилась телега. Скрипнув, распахнулась дверь. Наиболее уставшие остались в коридоре, в гардеробную следом за директором вошли лишь несколько человек.

Первое, что увидела Виктория Георгиевна, когда переступила порог комнаты, было бледное как мел лицо Глиняного. Научный сотрудник стоял около телеги, обхватив руками голову, как это делают артисты, когда им надо изобразить на сцене убийство или полное разорение.