Степан Петрович захохотал, но Пухов нахмурил брови и, напротив, к рассказу отнесся совершенно серьезно.

— А вы не спросили свою Матрасову, против какой бани живет ее старушка?

— Тут же сказано: напротив городской.

— Ах, да. А с разводным ключом она ничего не напутала?

— Нет. У этой старухи муж водопроводчиком был.

— Ну, тогда все ясно, — он вздохнул. — Так я все-таки настойчиво приглашаю вас на вечернюю прогулку в музей... У вас дома есть стамеска? И молоток. Если можно, захватите их с собой.

— Итак, колесо, — сказал по пути Павел Илларионович, — надеюсь, вы не думаете, что в его вращении было что-то непостижимое, не поддающееся разумному объяснению?

— Увы, есть законы, — согласился Матушкин. — И они еще никогда не подводили человечество. Нет и не может быть ничего вечного. А уж движения тем более. Колесо тяжелое. Оно должно было остановиться.

— А если не тяжелое? — Пухов по-детски улыбнулся. — Ведь могло быть и так: колесо стало невесомым, исчезла сила тяжести. Что мы знаем о ней? Мой прибор, помните, то работал, то не работал. Тот самый прибор, который помог задержать лже-Желудкова. Если колесо какое-то время было невесомо и невесом был воздух около него, что могло помешать колесу вращаться не останавливаясь? И все-таки загадки вашей телеги, мне кажется, на этом еще не кончились.

Они вошли во двор музея, и Степан Петрович, открыв ключом замок, снял его. Лязгнули петли, с тихим скрипом поплыла в сторону дверь. И снова жидкий электрический свет залил внутренность сарая. Опрокинутая навзничь, похожая на мертвую птицу телега, неподвижное колесо. Пухов опустился на колени и стал ощупывать брусок, прибитый поверх передней оси.

— Ведь надо же какой сделали толстый! — пробормотал начальник милиции. — Степан Петрович, как он называется? Вам не трудно подать мне стамеску и молоток? Мария Гавриловна, вы закрываете мне свет. Чуть-чуть правее... А стамесочка-то ржавая, давненько никто не брал ее в руки, — и Пухов принялся постукивать молотком по бруску.

— Вспомнил! — весело сказал Матушкин. — Брусок этот крестьяне называли подушкой. Приглядитесь и увидите — в нее входит шкворень, а вокруг него поворачивались колеса. Так что не знаю, что вы там ищете, а стучите вы по подушке!

— И отлично! — откликнулся Пухов. — Слышите? Тук-тук. Холодно. А вот здесь? Тук-тук... Теплее. Совсем тепло... Здесь и попробуем.

Он приставил к бруску лезвие стамески, ударил по рукоятке и, ловко поддев, отвалил до странности правильный кусок дерева. И только приняв его из рук Пухова, понял директор музея, что это крышка наподобие тех, какими закрывают пеналы.