Последние четыре дня — время он отсчитывал по тому, сколько раз звучал сигнал к отбою — его не навещали. Ни допросов, ни посетителей. Только приходил врач — отчитаться, что их больница сделала для него все возможное, но операция будет проходить не здесь, а на базе медцентра, но чтобы пациента туда перевезти, нужно решить его судьбу. Хотя бы в плане страховки. Шоррен помнил, что у них на Гудзоне был общий счет, и он снял с него часть «личных» средств. Потом на вновь открытый счет стала поступать стипендия слушателя полицейской академии, но она была такая мизерная… и потом, разве не аннулировали счет после того, как он сбежал? А если так, кто будет оплачивать ему восстановление зрения? Никто. Никому, кроме государства, он не нужен. Да и то правда — зачем империи слепец?

В отсутствие зрения обострился слух, и шаги за стеной он услышал до того, как щелкнул замок, и дверь отъехала в сторону.

— К вам пришли.

Перестук каблуков. Легкий аромат фруктов. Женщина?

Он поднял голову, повернув лицо в ту сторону, где слышалось глубокое, как при астме, дыхание. Дверь с шипением уползла на свое место. Женщина осталась. Что она стоит? Чего ждет? В груди упруго, толчками пульсировало сердце.

— Шоррен…

Этот голос. Он…

— Что?

— Шоррен, — громче, с надрывом. — Вот ты… какой?

Этот голос. Не может быть, чтобы она была здесь? Как? Откуда?

— Ыйгун…

А в следующий миг он почувствовал, как его обхватили крепкие руки, и уткнулся лицом в живую, теплую грудь.

— Шоррен, милый, — голос дрожит. — Не надо, не плачь. Все будет хорошо. Я с тобой. Ты справишься. Мы справимся. Только не надо…

Не надо плакать? А разве он плачет? Он лишь до боли, до судорог перекрученных мышц жмурит глаза, вжимаясь лицом в грубую ткань, под которой чувствуется живое тепло, и то, второе сердце колотится также, как его собственное. И голова кружится то ли от напряжения, то ли от аромата фруктов, то ли от удушья. И руки намертво сомкнулись на талии, словно желали раздавить.

— Прости. Я…

— Не надо, — ее пальцы запутались в его волосах, срывающийся голос шепчет в макушку. — Не говори ничего. Все хорошо.

— Я… там, на базе…

— Я знаю. Ты всех спас.

— Не всех.

— Знаю. Молчи. Ты не мог. Не говори ничего. Никто бы не мог… даже я… Молчи.