— Ё-оу…

Кипяток на ноги и живот — то еще удовольствие. Гурий еле сдержался, чтобы не обматерить девушку, которая и сама облилась.

— В-вы? Что тут делаете?

— Я… — она попятилась. — Я к вам… шла.

— Зачем?

— Ну… я думала, что… вы много работаете, устаете, вас надо поддержать…

— Вылив на меня чашку горячего кофе? Думаете, кофе — это то, что мне сейчас нужно?

— Это не простой кофе! — возмутилась Карла. — Он со стимуляторами!

— Чтобы было больше сил для работы?

Девушка кивнула.

— Гражданка Хоккенен, — вздохнул Гурий, — все, что мне нужно для того, чтобы набраться сил, это сон. Нормальный сон в течение хотя бы пяти часов. А вы мне мешаете! Вам что, делать нечего?

Глаза его собеседницы вдруг наполнились слезами.

— Вы… вы, — пролепетала она дрогнувшим голосом, — как вы можете? Это не по-рыцарски! Это…

— Я уже несколько раз говорил вам, что я — не рыцарь. Я простой полицейский и просто делаю свою работу. Вы можете романтизировать ее, сколько душе угодно, но мне некогда. Я, простите, хочу спать. У меня через пять, — он невольно бросил взгляд на наручный комм и поправился: — уже через четыре с половиной часа подъем и еще один тяжелый день. Так что, если хотите мне помочь — не мешайте! И спокойной ночи!

С этими словами он отступил на шаг и задвинул створку двери. Потом подумал и отключил сенсор. Четыре с половиной часа отдыха. Видят духи космоса, он это заслужил.

Карла осталась стоять в коридоре. Кожа на коленках, куда попали брызги горячего кофе, саднила. В душе нарастало раздражение. Ну, вот как ей выйти за него замуж? Когда? Это вообще возможно?

Увечье действует на всех по-разному. Шоррен ушел в себя. Он ел, когда ему вкладывали в руку ложку, пил, когда пальцы ощущали наполненный стакан, по стеночке, помогая себе руками, добирался до туалета, не сопротивлялся, если его дважды в день под руки выводили из комнаты и отправляли либо на допрос, либо на обследования. Молодцеватый, если судить по энергичному тенорку, но уже уставший от жизни врач повторял, что операция довольно сложная — повреждены, судя по всему, не глаза, а глазные нервы, которые не вдруг заменишь — но все выполнимо. Надо только хорошенько подготовиться. Шоррен не спорил. Он молчал. Не задавал вопросов, ничего не просил. Лишь отвечал, если обращались к нему. Он просто плыл по течению и честно не представлял себе, зачем с ним возиться? Кажется, его должны были арестовать и отправить досиживать давний срок потому, что тринадцать лет назад он был слишком молод, чтобы его получить. Сейчас он вот, тепленький. И сопротивляться не может. Бери и сажай в камеру. Но кому нужен слепой арестант?