— Ты что, Карп? — вмешался староста. — Какие «другие»? Эти, что ли?

Карп глянул туда, куда указывал староста. Мужики усиленно рассматривали что-то в полу, бабы прятали лица в платках и ладонях. И только дети смотрели прямо и безотрывно. И глазенки их пронзали до самого дна.

— Нам с тобой не справиться, — продолжал Михна, — старые уже. На Сымона вся надежда.

Юноша закивал:

— Я смогу, отец, правда. Мне только до креста добраться и — поставить его. А там они меня не тронут.

— Михна, — не обращая внимания на сына, Карп заглянул в глаза старосте, — мы с тобой вместе возле Грюнвальда под одной хоругвью стояли. Одумайся! Ты ж моего сына на смерть посылаешь. Он у меня один на старости лет остался?! Нету у меня никого, кроме него! Нету!

— Батька, — ответил Сымон за старосту, — я сам иду. Просто по-другому нельзя.

— Молчи, дурень! — замахнулся на сына Карп.

Сымон перехватил отцовскую руку и, пристально глядя в глаза, отчеканил:

— Делай что должно — и будь что будет. Ты сам меня учил.

Юноша резко повернулся и бегом кинулся к стене амбара, где лежала лестница.

— Сынок!!! — Карп рванулся за сыном, но безучастные до того мужики враз повисли на нем. Михна отвернулся, чтобы не видеть, как они поясами связывают отбивающегося шляхтича.

Сымон торопливо, отчаянно вскарабкался по лестнице к слуховому окошку под самой крышей и, как в омут, нырнул в сгустившиеся сумерки. Он ни разу не обернулся.

Михна достал кресало, кремень и трут из мешочка на поясе и запалил подвернувшееся под руку тряпье. Когда немного разгорелось, осмотрелся.

Посреди амбара, не шевелясь, лежал крепко связанный Карп. Лицо его было в крови. Вокруг шляхтича топтались мужики.

Михна подобрал ручницу.

— Отойдите от него, — приказал он мужикам. — Если что — он обезумел и сам не понимал, что делал. Понятно?

Мужики закивали и заулыбались — им вовсе не хотелось участвовать в избиении шляхтича. А тут — никакого преступления, только польза. Для всех.

Михна оглядел односельчан. Горящее тряпье давало мало света, и он с трудом различал лица тех, кто был ближе всего. Зато глаза остальных, отражающие огонь, видел очень хорошо. Слишком хорошо.

— Будем ждать, — сглотнув, сказал староста. — Будем ждать. И — молиться.