Откинувшись на спинку кожаного кресла, Ричард Прескотт попытался вспомнить, сколько же ему было лет, когда он услышал эти слова от своего отца. Где-то десять, может, даже одиннадцать. Тогда для него такое поведение казалось мерзким и постыдным. В том возрасте Прескотту казалось, что нет ничего важнее друзей, да и сама дружба воспринималась с крайней серьёзностью. Ему претила сама мысль о том, что к ужасным людям надо хорошо относиться, за исключением проявлений обычной учтивости. Как это вообще возможно, когда его всю жизнь учили не лгать и отстаивать свои убеждения? Именно в тот момент Прескотт и понял, что в нём должны уживаться два разных человека. Первый был запрятан глубоко внутри и жил бы, придерживаясь собственных правил и рамок, а второй существовал, словно бы наружная оболочка для работы, делая то, что должен. Это было похоже на то, как водители погрузчиков “Сильвербэк” забирались в машины, временно становясь совершенно иным существом. Прескотт разделял эти две личности для себя тем, что он настоящий никогда не позволял себе лгать.

Конечно, существовала и такая вещь, как умалчивание. Прескотт никогда не скатывался до такой опасной наивности, полагая, что государственный деятель может целому народу рассказать всю правду, даже если он и знал, как ситуация обстоит на самом деле. Хотя, довольно часто он и понятия об этом не имел, ведь невозможно было знать всё досконально. Но Прескотт никогда не скатывался до заведомой лжи. Его речь стала точной и выверенной, словно движения рук хирурга, ведь за его словами пристально следили. Ни одно слово, ни единая буква не несла в себе вранья. Прескотт очень гордился такими навыками, но и полностью зависел от них, ведь именно в этом умении и крылась единственная подсказка, позволявшая ему понять, какова же реальность на самом деле, и на что указывает его собственный моральный ориентир. Многие из тех, с кем Прескотту доводилось работать, лгали своим избирателям, затем самим себе, а после уже начинали сами верить в собственную ложь, так как произносили её слишком часто, вдумчиво и красноречиво.

“Любого другого человека за такое поведение сочли бы помешанным, которому в психбольнице самое место. В правде, а вернее, в умении не лгать, кроется единственное здравомыслие, на которое я могу положиться”.

Память у человека — штука довольно податливая. Хотя, порой, всё же не настолько. Прескотт репетировал в голове предстоящую беседу с Адамом Фениксом, пребывая в ожидании, когда будет доступна спутниковая связь. Оставалось минут пятнадцать. Отец Прескотта охарактеризовал бы Адама, как одного из тех самых гнусных и неблагоприятных людей, которых надо было принять в свои объятия, ну, или же просто неустанно за ними приглядывать, ведь они были полезны.