Прескотт развил в себе некий способ балансирования между этими противоречивыми чувствами. Он приказывал самому себе видеть в Адаме человека, в чьём гениальном уме он нуждался, ведь судьба мира зависела от этого, а не какого-то… Прескотт поймал себя на том, что даже не знает, как его назвать. Предатель? Нет, Адам ведь не встал на сторону Саранчи в борьбе против человечества. Он совершил нечто совершенно необъяснимое, что выходило за рамки обычного высокомерия, плавно переходя в ранг губительной халатности. В словаре даже термина подходящего не было, чтобы охватить всю суть поступка профессора, который был просто ужасен, но Прескотт сумел отложить всё это на потом. Подобное так сразу не переваришь, так что можно было пока об этом забыть.
Подгадывать по времени сеансы связи с островом Азура было непросто. Штормовой барьер “Мальстрёма” создавал помехи для сигнала, так что надо было либо его отключать, либо максимально высоко поднимать переделанный вертолёт, который служил бы ретранслятором. Прескотт всегда предпочитал второй вариант.
Выдвинув верхний ящик стола, Прескотт достал оттуда папку с медицинскими отчётами по Маркусу. Это была его личная копия, полная тяжёлых подробностей, а не та отцензурированная версия, которую подготовили для сеансов связи с островом. Адам, в основном, просил представить ему доказательства, что Маркус здоров, и с ним всё в порядке. Казалось, он избегал очевидной проблемы — все эти доказательства было столь легко подделать, что Маркус на самом деле уже давным-давно мог бы быть мёртв. Каким-то образом они с Прескоттом достигли молчаливого согласия о том, что оба будут вести себя, как честные люди, каковыми и являются, будучи максимально откровенными друг с другом в таком довольно неприятном деле.
Прескотт попытался представить себе эти эмоции. Порой он задумывался о том, как бы всё могло обернуться, если бы он женился на женщине, которую бы на самом деле ценил, а не просто бы ждал подходящую ему с политической точки зрения супругу, представлявшую наименьшую угрозу для его карьеры, но подобного шанса ему так и не представилось. Несмотря на огромную власть, государственный деятель был лишён права выбирать, и Прескотт постиг эту истину слишком поздно. Отстегнув ремешок папки, он ещё раз взглянул на сделанные для медицинского отчёта фотографии собачьего укуса, а также на бесстрастное описание характера травмы, процесса наложения швов и скорости рубцевания. Нет, такое точно нельзя было сейчас показывать Адаму, ведь выглядело всё на фотографиях просто ужасно. Адама, как отца, такое выбьет из колеи. Но и рассказывать о том, что Маркус там ни в чём себе не отказывает, будто бы в загородном санатории находится, тоже не представлялось возможным. Тюрьма никого не красит. Если Адам станет просить фотографии в качестве доказательства приемлемости состояния здоровья Маркуса, то придётся использовать для этого фотомонтаж каких-нибудь его старых фотографий из личного дела.