Светлый фон
You'll never take me alive I'm alive I'm alive… [23]

Наушники привычно гремели басами, прокатывая по телу волны вибрации.

Небезразличие. Он говорил Ррагне о небезразличии, и в тот момент это понятие выглядело вполне уместным. Однако теперь формулировка казалась несколько странной, угловатой. Логически на её место просилось какое-то другое слово, не содержащее в себе отрицательной конструкции. «Не плохо» означает «хорошо». «Не правда» означает «ложь». «Не живой» означает «мёртвый». Но что означает «не безразлично»?..

Эйнсток смутно подозревал, что откуда-то знает ответ. Знает это чувство, хоть и не может подобрать ему названия.

– Три года назад, – рассказывал он Брэду, когда они обедали в кают-компании, – в первый месяц после бегства с военной базы я скрывался в грузовом космопорту. Рассчитывал незаметно пробраться на подходящий корабль и покинуть планету. Там я встретил рыжего пса, дворнягу. Тот сперва сторонился меня, но потом осмелел и начал подходить ближе. Опрометчиво. Я голодал. Питался полимерной изоляцией от высоковольтных проводов. Больше было нечем. И к псу я присматривался с интересом исключительно пищевого свойства. Потом передумал. Ощутил нечто вроде… солидарности. Уважения к способности выживать.

Я наблюдал за ним. По непонятным причинам он искал моего общества. Иногда даже укладывался спать под боком – ночи были холодными. Или таскался следом, пока я искал подходящий корабль. Я звал его CC4-7. Про себя. Говорить я тогда не мог: связь с программными командами была нарушена, а на формирование новых нейронных мостов с речевыми центрами мозга требовалось время. Но мне казалось важным хотя бы мысленно придумать ему имя.

В тот день, когда подвернулась возможность незаметно попасть на отбывающий транспортник, он не пошёл за мной. Как-то понял, что я уйду и больше не вернусь. Просто сидел и смотрел вслед.

И тогда я кое-что понял. Он был со мной не потому, что рядом было теплее спать, и не потому, что иногда я чесал его за ухом. Нет. Он был со мной потому, что для него я был кем-то… единственным в своём роде. В тот день я придумал себе имя.

Кажется, Брэд понял его. Ни о чём не спросил, лишь задумчиво сказал, что многие ищут этого едва ли не всю жизнь. Возможности стать единственным для кого-то другого. Сказал, что это – одна из самых естественных человеческих потребностей. Сказал так, будто бы говорил не для Эйна, а о себе самом.

Может быть, это тоже называлось небезразличием?..

Ближе к вечеру, когда до прибытия в точку назначения оставалось уже меньше часа, Брэд поднялся к нему в рубку, чтобы обсудить предстоящую разгрузку. Штрудль не покидал мостика с обеда, не двинулся с места и теперь. Впрочем, Брэд на это и не рассчитывал: куда больше его интересовала развёрнутая Эйном трёхмерная голограмма.