Нигора уже собрала на стол, когда кто-то настойчиво постучал в калитку. Нигора побежала открывать, но Камал остановил ее и сам, натянув сапоги, вышел во двор.

Это был Нишан. Стоял неподвижный, грузный, как статуя. В руке у Нишана висела веревка.

— Ты веревку оставил в тутовнике, — на большее у Нишана, видимо, не хватило слов от распиравшего его возмущения.

Камал взял веревку. Сказать было нечего. Он почесал в затылке.

— Проходите, Нишан-ака.

— Ты думаешь, я к тебе в гости пришел? — прохрипел Нишан. — Никак не пойму, дурак ты или притворяешься? Нарочно накликаешь на себя беду? Ведь завтра тебя, на горе детей, в тюрьму упрячут! Если Фаттах пожалуется — тебе несдобровать.

Камал развел руками. Его спокойствие еще больше возмутило Нишана, он сдвинул свою огромную кепку на затылок.

— Может, ты на кого надеешься? А? Может, у тебя рука в области, а мы не знаем? Запомни, ты один, как вбитый в землю кол! Лучше бы ты ладил с людьми, уважительно относился к старшим… Почему ты все время прешь на рожон? Ой, смотри, ты за это поплатишься.

— Так получилось, Нишан-ака.

— Получилось! У меня почему-то не получается, а у тебя все время что-то получается. Не знаю, когда ты наберешься ума!

— Но разве можно стрелять в человека из-за листьев тутовника? Разве вязанка веток дороже человека? Это что же у нас будет?

Нишан немного смешался. Он ожидал, что Камал одумался, будет сожалеть о происшедшем, скажет, наконец, что готов извиниться перед Фаттахом, что все произошло сгоряча, а он вместо этого… О, аллах, ну что за человек! Что-нибудь да отмочит! На него уже и смотрят, как на чудака. Шутка ли — из агрономов в бригадиры, а ведь только своим языком накликал беду. Обжегся, но не научился. Конечно, листья не дороже человека, но ведь он нарушает… Если каждый по собственному разумению будет резать тутовник, то в критический момент может случиться, что листьев совсем не будет… Пойдем с протянутой рукой по соседним колхозам… Эти тутовники берегут на последние дни выкормки! Ведь сколько усилий тратит колхоз, каждый день отправляют людей на машинах в город, ходят по домам, собирают листья по охапке… Уже теперь на листья истрачено несколько тысяч рублей… А он придумал, взял топор и пошел ветки рубить, умный нашелся. Да еще сторожа привязал!

Все это Нишан собирался сказать Камалу в самой резкой форме, но почему-то не сказал.

— Ты, брат, не бери на себя так много, — пробурчал Нишан, садясь в машину. — Твои капризы всем надоели. Запомни, всему есть предел.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ночью Нишан спал плохо. Снились кошмары, и он несколько раз просыпался. Он видел привязанного к дереву Камала. То сторож со зверским видом, то председательша безжалостно били Камала хлыстом. Камал закусил губу так, что изо рта текла кровь, и молча вздрагивал от ударов. Мучители били его безжалостно, изо всех сил, видно было, что они устали. Нишан хотел его спасти, но боялся, никак не мог решиться и выхватить у председательши хлыст, не смел даже сторожа схватить за руку. Камал смотрел на него с упреком. Нишан и сейчас помнил этот взгляд и терпеливое мужество Камала, с которым тот переносил мучения. Потом появился еще какой-то человек, его Нишан не знал и не запомнил, и стал толкать Камалу в рот тутовые листья, Камал выплевывал листья, вертел головой, а человек этот бил его по лицу. Появление злого человека совсем испугало Нишана, его душу охватил панический страх, ему хотелось убежать, но он боялся и бежать… Несколько раз Нишан просыпался, ворочался с боку на бок, а как только засыпал, видел опять этот проклятый сон. Проснулся он совершенно разбитым, в сердцах изругал про себя Камала за его проделку, а заодно и тех, кто придумал выкармливать шелкопрядов.