— Спасибо, Камалджан, — Малика слабо улыбнулась. — Я очень благодарна вам.
Камал тоже понял, что ничего в жизни уже изменить нельзя. Он пристально взглянул на председательшу, медленно повернулся и вышел.
Нигора быстрыми взмахами ножа срезала с веток тутовые листья, собирала их на клеенку, а голый прут отбрасывала в сторону. Она не заметила подошедшего Камала, резала листья и откидывала прутья. Чувствовала она себя усталой, даже закрывались глаза, ей хотелось бросить работу и лечь спать. Камал смотрел на жену и угадывал в ее облике образ старушки; еще год, другой, и уже каждый, кто взглянет на Нигору, увидит старушку, и даже Камал забудет, что она была молодой быстроглазой девушкой с пунцовыми губами и круглыми руками.
Камал кашлянул, чтобы не напугать жену, и поднялся на айван. Нигора все-таки вздрогнула и выронила нож из рук.
— Ах, глухая я… Не заметила, — она торопливо сгребла листья в кучу, освобождая дорогу. — Как съездили, все благополучно?
Камал придвинул к себе низкий стул и сел рядом с ней.
— Пойду поставлю чай, — Нигора подхватилась и вскочила, готовая бежать.
— Подай-ка нож, — сказал Камал и взял с пола ветку с листьями.
— Не надо, я сама, — сказала Нигора. — Вы только вернулись. Я быстро, поставлю чай и все посрезаю.
Камал протянул руку, и Нигора подала ему нож.
— Как с листьями?
— Не хватает. Очень мало доставляют нынче. Сколько ни экономлю — не хватает. А вчера привезли увядшие, гусеницы и есть их не стали.
Нигора поставила чайник на газовую плиту и села на прежнее место. Камал наблюдал, как быстро и сноровисто работают руки жены, и с грустью думал об этой ее безостановочной работе. Ведь Нигора, как всякая сельская женщина, все время в труде, тянет лямку с утра до позднего вечера и, кажется, ничего другого не представляет, она не жалуется на судьбу, довольствуется тем, что есть в ее жизни. Он вспомнил недавний разговор в конторе с Маликой и, чтобы отогнать от себя напрашивающееся сравнение, спросил:
— Как дети?
— Здоровы, — ответила Нигора, быстро взглянув на мужа. Внезапные вопросы мужа, его привычка сидеть молча и неожиданно спрашивать пугали ее, она всегда торопилась ответить сразу, как бы чувствуя себя постоянно в чем-то виноватой. — Ходят в сад. Апа, не слушая моих возражений, настояла…
— Ну и ладно, — Камал отбросил очищенную ветку. — Не будут болтаться по улицам кишлака.
Нигора облегченно вздохнула. Камал редко придирался к жене, более того, чаще ворчала она, а он отмалчивался. Нигора привыкла к задумчивости мужа, к его немногословию, из-за которого он казался порой угрюмым и даже злым. Нет, злым он не был, хотя и добрым его нельзя было бы назвать. Время от времени он и ругал и поколачивал жену. Вот и сейчас Нигора не удивилась бы, если бы он поднял на нее руку, и, наверное, с тихими слезами снесла бы побои, она считала себя виноватой за то, что отдала детей в сад без его ведома. И, стало быть, заслуживала наказания. Но, странное дело, ее больше насторожил тот факт, что муж не только равнодушно согласился, а даже одобрил ее поступок. Быстрый женский ум соединил два совпавших факта в единую логическую цепочку: не потому ли одобрил муж это нововведение, что тут замешана председательша? Может, они заранее договорились? От этой мысли Нигора даже подскочила и уставилась на Камала, пытаясь на его угрюмом лице прочитать подтверждение своим подозрениям. Ах ты, тихоня… Неужели? Небось закрутила ему голову эта сука? Засиделась в девках, никто не женится, вот и позарилась на этого мямлю. Нигору охватило огнем, ей уже казалось, что все так и есть, как подсказало ей разыгравшееся воображение. Она готова была вцепиться в лицо мужа ногтями, а он, как всегда, задумчиво, неторопливыми скупыми движениями продолжал срезать листья и даже не глядел на жену. Нет, не похож он на человека, замыслившего недоброе.