– Спасибо. Во–первых, когда мы будем едины, то нам будет легче будет действовать на массы, в плане их убеждения, в том, что они должны иметь фундаментальные права и свободы, чтобы утвердить либеральную мысль и отделится от Рейха. Во–вторых, поодиночке мы не сможет так эффективно действовать, нежели если будем работать как единый организм. Поодиночке мы слабы, не скоордированность наших действий может привести к излишнему вниманию со стороны Трибунала Рейха. Мы едины своей идеей. Идеей освобождения нашего славного города Милана от жестокого и тираничного режима. – Сказал Алехандро, под конец, скатившись к популизму.

– Я в принципе понимаю твоё рвение создать единую организацию. Да, нам действительно необходимо единство, если мы хотим противостоять Канцлеру и отстоять собственный город. И действительно, если наши действия не будут скоординированы и согласованы, то они могут даже противодействовать друг другу, и это привлечёт для нас ненужное внимание. Да, единство необходимо, но я тебя спрошу об одной вещи – у тебя есть план или черновики того, как будут наши сообщества интегрироваться друг в друга? – Неожиданно спросил Бертолдо.

Алехандро несколько опешил от такого вопроса, но всё же попытался выпутаться из неудобной для себя ситуации:

– У меня есть некоторые представления и идеи слияния наших сообществ в единое. Но я также хочу обсудить это с вашими людьми, узнать, как они относятся к этой идеи, и главное – я хочу, что б вы, господа, предложили свои идеи по этому вопросу, – ответил Алехандро.

– Не нужно передёргивать стрелку на нас. Я понял, что внятного, размеренного и точного плана по интеграции наших сообществ у тебя нет. Так ведь? – Въедливо спросил Бертолдо. Причём когда Бертолдо говорил, на лице Мицелия пробежала лёгкая улыбка.

– Я просто хочу, что б мы это вместе обсудили и вместе приняли решение, не в этом ли основная идея демократии? – Пытаясь сохранить лицо, буквально отбивался Алехандро. – А потом бы передали это на суд народный?

– Хм, то есть ты нас сюда привёл, в этот склеп, что б мы послушали твою эфемерную идею, приняли не понять какое решение, вкинули какую–то идею в наши сообщества и потом не понять где, вновь собрались, что б естественно дать положительный ответ? Это выглядит именно так, – заключил Бертолдо, вконец разбив идею Алехандро.

– Это жутко несерьёзно, – Театрально вторил Мицелий с еле проскользнувшей улыбкой на губах.

– Я… ну для свободы… – беспомощно начал мямлить парень. – Я тогда не знаю. – Бессильно бросил Алехандро.

Юноша стоял ошеломлённый от этой ситуации. И Габриель видел, как достоинство и идея Алехандро просто размазаны по полу склепа демократии. Парень стал ненужным свидетелем того, как во время своего выступления перед сообществом новый кумир просто купался в лучах новообретённой славы. Парень видел, как Алехандро упивался той славой, этим новым авторитетом и почитанием. Хоть Габриель был в числе ликующих «братьев и сестёр», однако, своего самообладания он не терял. К фанатичным шествиям у него имеется иммунитет, выработанный годами. И сейчас Габриель наблюдал, что произошло, когда Алехандро встретился с такими же как он. Такими же властными, амбициозными, но в меру фанатичными, с устоявшейся системой взглядов. Эти люди командовали сообществами уже долгое время и оказались опытнее, на порядок умнее Алехандро и выше по подготовленности. С ними Алехандро не мог считаться, так как он для них оказался никем. И сейчас остатки своего авторитета перед ними похоронил, но была и иная причина того, что главная идея месяца была закопана под пол этого склепа. Габриель понял так же ещё одну вещь: все держались за собственную власть в сообществах, и их объединение в одно попросту заставляло поделиться властными полномочиями с другими. Никто не хотел ей делиться или уступать, ибо ею эти двое так упились, что не хотели терять и капли.