— Конечно, убил! Вообще-то хотел с расценками ознакомить, но тут Первояйцо как рявкнет: «Конечно, драться!». Ну мы и ударили!.. — ответил я. — Прошу заметить, не я лез к Первояйцу с такими вопросами. Это твои люди его, наверно, разгневали.

— Так всё нам и рассказывали, о длиннохвостый! — сообщил один из всадников, склонившись к вождю. — И перерождённые, и бежавшие.

— Такова воля Первояйца! — решил вождь. — Ну мы тогда завтра придём?.. Вас же уже не будет тут?

— Нет! — уверенно ответил я, просчитывая, как воспримут новость о ночном отступлении сборщики.

— Ну хорошо… Мы тогда завтра!.. — вождь развернул решашиарха и гордо и уверенно почесал назад, увлекая за собой своё войско.

Скрываясь в зарослях, я еле сдерживался, чтобы не рвануть бегом. И только когда удостоверился, что меня не увидят вышронцы — опрометью помчался к сборщикам. Те как раз уже заканчивали, наполняя последнюю бочку. Новость о срочном отступлении они восприняли без энтузиазма, но с пониманием — хотя наверняка ещё разок хотели посмотреть на позорное избиение давних врагов. А вот мне и пороха, и решашиархов было жалко…

Разбили лагерь мы через пару часов, в темноте. А утром — отправились назад в Бирок. Посёлок к тому моменту полностью погрузился в тот самый дух переезда, где никому ничего не понятно, будущее туманно, а генеральный директор вообще толсто намекает, что проще компанию продать, чем и дальше лицезреть весь этот хаос… В общем, жители Бирока груз из корабля вытащили, разложили под навесами и только и ждали смолу, чтобы отправить Медоеда — свою надёжу и опору — в дальнее плавание не пойми куда, потому что никто ничего не говорит.

А дальше тримаран вытянули на берег, поставили на специальные леса и принялись разбирать, потратив на это целых два дня. Ещё три дня матросы и ударники всё смолили, ремонтировали, проверяли паруса и оснастку. Кстати, система накинула нам единичку в мудрость, привычно обругав за глупость и неразумность, а мы привычно не обратили внимания — закалка была уже ого-го какая…

Собирали «Три топора» немного дольше. Три дня. Потому что, во-первых, ломать — не строить, а, во-вторых, собирали куда надёжнее и попутно укрепляли всё, что можно. Затем тримаран спустили на воду, и ещё целых три дня грузили, перепроверяли всё по десятому разу, крепили всё, что можно и что нельзя (Зверя, если что — нельзя, а те, кто пытался — ходили теперь с покусанными ягодицами, оба два рыжих), ещё раз всё перепроверяли…

Это был почти бесконечный процесс, который продолжался даже в день нашего отплытия. Но я уже в нём участия не принимал, сказав, что и так всё хорошо. Все «Три топора» теперь блестели от смолы, и ходить, не прилипая, можно было только по настилу и по жилой части корабля. И ждать, когда смола высохнет окончательно, никто, конечно же, не собирался.