Поэтому все ранние попытки пересадить человеческое сознание в биоэлектронное специально выращенное тело, как правило, заканчивались катастрофой. Человеческое сознание, становясь редуцированным (или наоборот, расширенным – последние биоэлектронные тела были вполне качественными), до уровня сознания биоэлектронного, ненастоящего, неживого биологического тела, испытывало невообразимый, жуткий ужас, выражающийся в бесконечном непрекращающемся крике. И чем более похож носитель был на человека, чем ближе он бесконечно приближался к нему, тем страшнее был этот крик.

Я знала об этом и раньше, но не так подробно: первая Лина рассказывала мне, что пересадка невозможна. Иногда возможна только для военных – но, повторяюсь, ненадолго, потому что слишком уж это мучительно.

Не знала я только про бесконечный крик.

Выяснилось, что где-то один-два из десятка годами тщательно тренируемых на все это дело военных максимум оказывались способными не сойти с ума, очутившись в теле киборга, – не зайтись в этом бесконечном крике. Остальные начинали орать и не прекращали, даже вернувшись обратно, в свое обычное тело. Продолжали лежать и кричать – их не брали ни таблетки, ни транквилизаторы, человек просто ломался навсегда. Как выяснилось, практически все, кто лежал и орал, не так давно проходили глубокую психотерапию; тогда терапия еще не была запрещена. Те, кто справился кое-как и сдержал крик – а значит, психически выжил, – на терапию не ходили. То ли денег было жаль, то ли по какой-то внутренней причине считали подобные манипуляции стыдными, несмотря на то что стыдным в то время считалось, скорее, на терапию не ходить.

После нескольких лет военно-полевых исследований и потерь нескольких тысяч прекрасно натренированных специалистов по борьбе с мировым терроризмом было решено запретить терапию, приравняв ее к преступлению уровня нелегального оборота немедицинских наркотиков. Что-то выяснилось про терапию нехорошее, непонятное: и дубликаты из тех, кто был в терапии, получались какие-то «битые», и условно невозможная пересадка (пересадка невозможна, всем просьба покинуть вагоны) получалась для них еще более невозможной.

Среди тех военных, кто заходился в крике, некоторые раньше проходили через терапию, а некоторые – не проходили. Но зато все, кто выдерживал пересадку в военного киборга – час, два, три, некоторые даже четыре с половиной часа выдерживали (это был максимум, к сожалению, больше не удавалось никому), сдерживая этот страшный крик, – были вне терапии уже много лет либо не подвергались ей никогда. Получалось, что отсутствие терапии все-таки не являлось гарантией сохранности сознания при попытке пересадки. Но по крайней мере давало хоть какие-то шансы.